– Если вы были настолько богаты, то как вообще очутились здесь, в «Фернсби»? – внезапно раздался голос Евровидения за моей спиной.
– А вот эту историю я, пожалуй, приберегу для следующей пандемии, – хмуро ответила Дама с кольцами.
Мы разошлись по домам. Я спустилась к себе и вместо того, чтобы записать невероятные истории сегодняшнего вечера, которые все еще в голове не укладывались, упала без сил и решила отложить все на утро. Улеглась в постель, но не могла заснуть. Боже, как меня достала бессонница! Из головы не выходила Дама с кольцами. Имея столько денег, почему она живет в такой дыре? Рассказала правду о себе или просто все выдумала? Тем не менее она мне нравилась. Очень нравилась. Интересно, скольким из нас, слушавшим ее историю, тоже есть что скрывать.
В тишине старое здание поскрипывало и постукивало, а затем послышались шаги – четко по расписанию. Мягкий шаркающий звук, будто кто-то в толстых носках скользит по полу.
Я похолодела от внезапной мысли: «А вдруг именно там все время прятался тот псих, Морти Гунд?»
Помучившись несколько секунд угрызениями совести, я встала, схватила свои универсальные ключи и бейсбольную биту, которую прежний управдом держал возле входной двери, и выскользнула в коридор.
В подвале было темно и холодно, половина лампочек на потолке перегорели, но света от мобильника хватало, чтобы осветить дорогу. Несколько тараканов бросились врассыпную, напомнив, что у меня еще и запасы отравы для них закончились.
Я поднялась на первый этаж. В длинном коридоре царила тишина. Подкравшись к двери, я прислушалась – тихо. Я осторожно вставила ключ в замок, повернула его и распахнула дверь ногой, поднимая биту и нажимая на выключатель одновременно.
Свет не зажегся. Ну разумеется, в нежилой квартире электричество отключено.
Я отступила назад, опуская биту, нащупала в кармане телефон и включила фонарик, заливший комнату слабеньким синеватым свечением. Пусто, не считая обшарпанной мебели. Слой пыли на полу оставался нетронут, за исключением моих следов, оставшихся с того раза, когда я проверяла, не текут ли трубы.
Я прошла через гостиную с битой в одной руке и телефоном в другой; затем через кухню-нишу – в спальню и в ванную, поводя фонариком из стороны в сторону. В квартире стоял странный запах – заплесневелый, как от сырых листьев. Окно спальни, наглухо закрытое, выходило на соседний пустырь, засыпанный щебнем и битым кирпичом, а за ним виднелся забор из сетки и часть Бауэри. Я прислушалась, но различила только приглушенные и никогда не смолкающие звуки старого здания.
В квартире точно никого не было. Я опустила бейсбольную биту, чувствуя себя идиоткой.
Вернувшись к себе, я упала обратно в кровать, не раздеваясь. Могу поклясться, что по-прежнему слышала те самые шаркающие шаги.
Я лежала в темноте до первых лучей солнца, а потом наконец уснула.
День двенадцатый
11 апреля 2020 года
Дни становились длиннее, и ежевечерние «выступления» теперь проходили перед самым закатом, а не в сумерках. Впервые за много лет я видела такой прекрасный вечер, как сегодня: кроваво-красные облака над городом отбрасывали на улицы зловещий отблеск, пока мы стучали по кастрюлям и вопили, – словно над нами разгорался гигантский костер.
Когда город затих, а световое шоу достигло кульминации, на улице под нами началась суматоха. На Баэури какой-то мужчина кричал в мобильный телефон. Сначала я подумала, что в конце концов все же обнаружили тело Гунда, но, судя по бессвязным фразам, долетавшим снизу, мужчина выскочил на улицу, чтобы позвонить в «скорую»: его партнер то ли умер, то ли умирал от ковида.
Осознав, что происходит, мы застыли от ужаса и слушали слабый, отчаянный голос, разносящийся по крыше. Вскоре послышалась сирена «скорой помощи», поднявшейся по Бауэри и остановившейся неподалеку. Затем заорали рации и раздались крики фельдшеров, переговаривающихся друг с другом. Никто не подошел к парапету посмотреть, что происходит. Через десять минут сирена, издав десяток воплей, взвыла и удалилась вниз по Бауэри. Снова стало тихо.
– Господь еще разок перевернул коробку с кроликами, – тихо сказала Королева.
Месье Рэмбоз прокашлялся.
– Я думаю, мы здесь делаем нечто невероятное, делясь историями перед лицом этой проклятой чумы. Может быть, стоит начать их записывать для потомков, – добавил он.
– Записывать? Да ни за что! – запротестовала Кислятина.
– Я уважаю ваши чувства, – отозвался Просперо, – но то, чем мы занимаемся здесь, на крыше, есть торжество человеческой натуры над ужасом и пошлостью вируса. Оно не должно быть забыто.