Я работала в отделе американской живописи. Каждый отдел занимался оценкой для собственных клиентов, но было еще и отдельное подразделение экспертизы, которое собирало команду из сотрудников и отправляло для оценки наследственного имущества или коллекций.
Отдел экспертизы возглавлял Грант Тайсон, высокий, симпатичный британец лет сорока, с кирпично-красным лицом, представительный, весьма сведущий, безупречно вежливый и с потрясающим чувством юмора. Его помощница, Присцилла Уотсон, выпускница колледжа Смит родом из старинной филадельфийской семьи, была чопорной, придирчивой и очень умной, с язычком как бритва. Ее коротко подстриженные, идеально уложенные волосы стягивала бархатная лента, а туфли всегда подходили к сумочке. Ей было слегка за тридцать. Хотя наш аукционный дом имел солидный возраст, работали в нем на удивление молодые сотрудники: большинству начальников отделов было лет сорок, а многим младшим сотрудникам вроде меня и тридцати не исполнилось.
От Гранта пришло распоряжение оценить большую коллекцию, оставленную в наследство в Нью-Джерси, – в основном европейская бронза девятнадцатого века. Также имелось несколько американских бронзовых изделий и картин, поэтому меня тоже включили. Оценить требовалось все, хотя мы не ожидали увидеть ничего стоящего, за исключением бронзы: коллекционеры обычно собирают либо хорошие произведения искусства, либо хорошую мебель, но не то и другое вместе.
Грант специализировался на старых мастерах, а Присцилла – на фарфоре, но они обладали обширными познаниями и могли оценивать самые разные вещи. С нами пошел и Рекс Миллер из аукционного дома-партнера. Рекс Миллер имел диктаторские замашки, вел себя как истинный патриций и шутил с совершенно каменным лицом. Однажды, когда Грант читал лекцию о старых мастерах, Рекс украдкой вставил в презентацию порнографический слайд. В затемненном зале, заполненном учеными и коллекционерами, на экране внезапно появились розовые телеса. «Следующий слайд, пожалуйста», – невозмутимо сказал Грант.
Аукционный дом-партнер продавал для нас всякие мелочи – скорее, декоративные вещицы, чем произведения искусства. В наследственном имуществе часто попадались неожиданные диковинки: страусиное яйцо восемнадцатого века с вырезанной на нем молитвой на голландском или грубо сделанная маленькая дощечка для резки хлеба, принадлежавшая кому-то из предков во времена американской революции. И всегда находились какие-то безделушки, слишком мелкие для продажи на аукционе. Кое-что мы просто забирали домой, называя это «хаггис» от шотландского слова, означающего требуху, которую вождь отдавал соплеменникам после убоя животного или после того, как взял себе лучшие куски. Для нас «хаггисом» могли стать одежда, кухонная утварь, колодки для обуви или что-нибудь хрупкое и непоправимо поврежденное.
В одном доме обнаружилось множество сшитых на заказ шелковых мужских трусов дымчато-розового и лимонно-зеленого цвета. Я взяла себе одни дымчато-розовые. Они выглядели элегантно и жутковато одновременно: сделаны превосходно, но ведь принадлежали мертвецу. Я собиралась как-нибудь надеть их в качестве шутки, однако повода так и не представилось. Они долго валялись в ящике моего комода, а потом куда-то пропали.
В то утро мы ждали у стеклянных дверей на входе. Юристы заехали за нами на длинном черном лимузине, и мы все вместе отправились в богатую часть Нью-Джерси. Грант сказал, что владелица коллекции овдовела. Она являлась единственной наследницей одного из самых крупных состояний в Америке и вышла замуж за единственного наследника другого подобного состояния. Их имена вам наверняка знакомы. Они просто купались в деньгах и имели особняк на углу Пятой авеню и Шестьдесят первой улицы: большое шестиэтажное здание в федеральном стиле, мрачное и неприступное, с окнами, закрытыми глухими металлическими ставнями (здания теперь уже нет). Миссис Наследница жила в загородном доме в Нью-Джерси. Детей у них не было.