– Я? – удивился застигнутый врасплох Евровидение.
– Так ведь ты единственный, у кого есть колонки.
– А, ну да, ну да! – Евровидение стремительно выпрямился на стуле, доставая телефон. – Хм, как пишется название? Я не силен в испанском.
Она продиктовала по буквам. Он потыкал в экран и встал.
– Дамы и господа, позвольте представить Хуана Луиса Герру с песней «Ojalà Que Llueva Café»!
Я ее никогда не слышала. Музыка оказалась мягкой и тягучей, совсем не тот пульсирующий ритм, которого я ожидала. Когда она закончилась, повисло молчание.
– Как по мне, совсем не похоже на меренге, – сказала Кислятина.
– Потому что это не меренге, а бачата, – ответила Флорида.
– Бачата – это разновидность меренге! – вспыхнула Дочка Меренгеро.
– Я просто к сведению.
– А можете перевести? – спросил Евровидение.
– Ay hombre[14], эту песню поют в Доминикане во время сбора урожая. Молитва такая. Выражение надежды, что урожай будет хорошим и фермерам не придется страдать. Но смысла в ней куда больше. Она про простую жизнь, про мечты и любовь к земле – про нашу истинную сущность.
Закрыв глаза, она замурлыкала мелодию, а потом, слегка покачиваясь, запела громче, переводя на английский:
Закончив песню, Дочка Меренгеро открыла глаза.
– С ума сойти! – нарушила молчание Хелло-Китти. – Они погибли двенадцатого, потому что не хотели лететь одиннадцатого. Прямо проклятие какое-то!
– Проклятие? Они ничего плохого не сделали, – возразила Дама с кольцами. – Подобные трагедии происходят случайно, с кем угодно такое может быть.
– Все проклятия в голове, – заявила Мозгоправша. – Утверждения, что меня прокляли, что мне не везет или я стал жертвой, для некоторых – способ справиться с напастью вроде нынешней пандемии. Я на своих пациентах вижу. Люди даже сами себя проклинают – из чувства стыда или вины.
– А вы снимаете с них проклятие? – поинтересовался Евровидение.
– Можно и так сказать.
– Мне бы тоже проклятие снять.
– Моя А-По, бабушка по матери, была большим специалистом по проклятиям, – ответила Мозгоправша. – Все про них знала. И использовала уникальную систему, чтобы с ними справляться.
– Какую систему?
– Ну, моя мама – китаянка, рожденная в Америке, как и я, но бабуля родилась в крохотной деревне в Гуандуне. Я там никогда не была, но однажды видела фотографию: серый домишко из камня черт знает в какой глухомани, прямо посреди рисовых полей. Дедушка часто ловил рыбу в реке на ужин. Прямо перед началом войны они переехали в Сан-Франциско, обосновались в районе Сансет и ни разу не возвращались на родину. Понятия не имею, стоит ли еще тот домишко, или во время революции его разрушили – тогда много чего уничтожили. В общем, когда я родилась, дедушка умер, и А-По переехала жить к нам и присматривала за мной и сестрами, пока родители работали. Она часто давала нам поиграть с ее нефритовым браслетом на руке. Он был такой крошечный: она носила его с детства, ее рука выросла, и браслет уже не снимался. Мама носила точно такой же. Он весь покрывался мыльными хлопьями, когда она мыла посуду, а когда работала в саду – пачкался землей. Каждой из нас, троих девчонок, бабуля подарила такой браслет, когда мы были маленькие, и пыталась заставить нас их носить, но я терпеть его не могла. Такое ощущение, что на руке наручники. Кажется, у Мины и Кортни еще остались их браслеты, а мой куда-то пропал.
Росточком А-По не вышла, футов пять максимум, и с каждым годом становилась все ниже. Она носила те самые стеганые жилетки в цветочек, и у нее был горбик, как у всех китайских старушек, – если вы бывали в Чайна-тауне, то наверняка их видели. Мы с сестрами называли ее Квазимодо, пока мама не услышала нас однажды и не выбила из нас эту дурь. Как я узнала позже, бабуля страдала остеопорозом из-за недостатка кальция в детстве. В позвоночнике образуются крошечные переломы, которые заживают и снова появляются, как чашка, которую склеили со слишком большим количеством клея. По крайней мере, так нам объясняли в колледже.
Хотя бабуля выглядела милой маленькой старушкой, я бы не советовала вам с ней связываться. Однажды на Грант-авеню какой-то парень попытался выхватить у нее сумку. А-По вцепилась в нее и дернула так, что нападавший растянулся на асфальте. Тогда она вылила на него поток отменных ругательств так громко, что он просто лежал там, словно его из пожарного шланга окатили. Когда бабуля высказалась, все торговцы застыли в дверях своих магазинов, наблюдая за происходящим, а парень кое-как поднялся и дал деру. Помню, я замерла на месте, держа в руках розовый пластиковый пакет с рыбой и пучок бок-чоя, купленные на ужин, а бабуля повернулась ко мне и как ни в чем не бывало сказала: «Ну что, внучка, пойдем домой».