«И что с ним произошло? Погиб на войне?» – допытывалась я.
«Ничего особенного, – покачала головой Присцилла. – Обычная авария. Въехал в дерево, погиб мгновенно. Мать чуть не умерла от горя. Она получила сообщение на французском, ей прислали телеграмму. Говорят, она перечитывала ее много раз, пытаясь найти в словах другой смысл, и так и не пришла в себя. Именно тогда они заколотили дом в Нью-Йорке».
Присцилла оглянулась. «Нельзя ли еще воды? Не хочу вина, я не пью во время экспертизы».
Стоило ей это произнести, как за спиной появился официант с кувшином воды со льдом, перегнулся через ее плечо и наполнил бокал.
«Спасибо, то, что нужно, – улыбнулась ему Присцилла и повернулась обратно ко мне. – Для родителей вся жизнь рухнула. Новость о смерти их сына разлетелась по всей стране, ведь семья была очень хорошо известна. В те времена, знаешь ли, публика любила богатых. Фильмы снимали про мужчин в цилиндрах и женщин с изумрудными ожерельями. Фред Астер и соболиные шубы. Все их знали, хотя сами они старались оставаться в тени и ненавидели публичность. За исключением тех случаев, когда их собачки выигрывали на выставках Вестминстерского клуба собаководства. Вот это был повод для гордости. А когда умер сын, они не хотели никакой огласки. Но вся страна узнала, и тогда они уединились здесь».
История потрясла меня до глубины души. Я думала про мать: она снова и снова перечитывала французские слова в телеграмме, а те все никак не хотели принимать иное значение. Мальчик с веслом, стоящий на пристани. Те книги на полках. Я уже словно познакомилась с ним лично.
«А знаешь, – Присцилла понизила голос, – здесь есть крышка гроба».
«Что?» – изумилась я.
«Здесь, в этой самой комнате». Она постучала наманикюренным пальчиком по столу.
Мы доели крем-брюле, и пришло время возвращаться к работе, ходить по комнатам и оценивать вещи.
«В каком смысле – здесь?» – не поняла я.
«Сейчас покажу, – ответила она и широко улыбнулась официанту, предложившему кофе. – Нет, спасибо большое».
Никто не хотел кофе, никто не стал засиживаться, все встали. Когда остальные направились к выходу, Присцилла решительно потянула меня к застекленной террасе. Мы вошли, и она закрыла за нами дверь. На обратной стороне двери висела большая панель из отполированного дерева. Ее форму ни с чем не спутаешь: узкая сверху, расширяющаяся к плечам, затем постепенно сужающаяся книзу – в ногах. К дереву прибита металлическая табличка с именем и датами: сын прожил двадцать два года.
Крышка гроба висела прямо на двери. Незримо присутствовала каждый раз, когда они садились за стол. Единственная вещь в доме, которая действительно принадлежала только им, которую невозможно заменить или назначить ей цену.
Я стояла и смотрела на нее целую вечность. Жуткий мягкий глянец дубовой доски и тихое сияние меди. Именно в них вся жизнь миссис Наследницы. Только это имело для нее значение. А бронзовые статуэтки животных, французская мебель, наши остроумные и уничижительные комментарии – все они утекали, словно пена на потоке воды. Я не могла говорить, не могла посмотреть на Присциллу, потому что слезы навернулись на глаза.
Затем я собрала свои вещи и пошла в хозяйственные помещения, чтобы закончить оценку. На кухне, в кладовой и в посудных шкафах ничего особенного не нашлось – лишь репродукции в рамках. Однако мое настроение изменилось. Почему бы не повесить красивую картинку на стену? Даже если это всего лишь репродукция. Остаток дня, переходя из комнаты в комнату, открывая двери, рассматривая картины, я не могла забыть про ту панель из полированного дуба. Леденящая неумолимость ее формы. Даты. Я подумала про дом на Пятой авеню с окнами, закрытыми металлическими ставнями.
После того случая многие годы, каждый раз во время оценки, я вспоминала женщину, лежащую на кровати, и хриплые вздохи аппарата. Желтую руку и полированную панель на двери в столовую.
Голос Уитни замер в сгущающихся сумерках.
– О господи! – выдохнул Евровидение. – Крышка гроба…
– Вы полагаете, они похоронили его в гробу без крышки? – процедила Хелло-Китти. – Фу, как некрасиво!
– Я вас умоляю! – резко повернулся к ней Евровидение. – Не могли бы вы воздержаться от саркастических замечаний по любому поводу? Такая трагическая история. Вы вообще способны не оценивать постоянно все подряд?
Я подумала про вещи, оставленные бывшим управдомом, и внезапно с ужасом осознала (и почему это не пришло мне в голову раньше?), что, возможно, он не уехал, а просто умер. Иначе разве не забрал бы он с собой хотя бы урну с прахом своего питомца? Я огляделась по сторонам. Хватит ли у меня смелости спросить? Большинство жильцов должны бы знать о его смерти. Но прежде, чем я приняла решение открыть рот…