Пока я говорила, Белая Шваль, тощий и обмякший, сполз с дивана.
«Вы обе шоколадные девочки, – донеслось с пола. – Ваше время пришло».
Он улегся у ног Рози.
«О чем это он, малышка?» Рози выдохнула струю дыма в его закрытые глаза – словно направила на него призрачное ружье.
«Вы обе цвета карамели. Я имею в виду, не светло-светло-коричневые, а среднего оттенка». Он открыл глаза, вытянул руку со стаканом в нашу сторону и потряс ею. «Ваше время пришло. Мир готов. Время показать ему то, чего он не видит. Повтори это со мной, девочка. Я знаю, ты чувствуешь, оно приближается».
И он прав. Он тоже может привести меня в экстаз, когда захочет. Мы находим слова вместе:
Призрак Белой Швали поднимается на колени. Вцепляется в платье Рози. Смотрит ей в лицо и оставляет мне возможность договорить завершающие слова:
Рози кладет ладонь на его щеку и высвобождается из его объятий.
«Не будь похожа на меня, куколка, – говорит он. – Я не могу сидеть спокойно и не могу оставаться в хорошем месте слишком долго».
Та не отвечает, но я знаю, что Рози его услышала. Она наливает себе выпить и долго крутит бокал в руке.
«Нет. Ни в одном хорошем месте не могу задержаться надолго. Даже в моей собственной голове или в сердце. Понимаете, сначала ты убегаешь из дома, приходишь сюда, подальше от внешнего мира и людей. Затем сам себя выгоняешь из приятных мест в своей голове».
«Сплошные пороки и никаких достоинств, – улыбаюсь я. – Так ты погибнешь, гоняясь за смертью, живя неправильно».
В кои-то веки Белой Швали нечего нам сказать. Он просто опускается на пол и берет гитару.
Наблюдать, как он играет, как двигается его рука по грифу, то еще зрелище. Он прав: иногда он совершенно не может остановиться. Даже не в состоянии удержать пальцы на струне достаточно долго, чтобы играть как положено. Вечно у него выходят блюзовые ноты – и иногда мне почти кажется, даже Рози известно, что он знает блюзы.
Сегодня вечером она начинает петь, благословляя его музыкой:
Призрак Белой Швали закончил играть, но все еще держится за гитару, словно за нечто дорогое. Рози пригубила свой бокал. А я люблю их обоих. Когда живешь в доме с привидениями, не испытываешь страха, и стать привидением тебе не будет в диковинку.
Когда ее голос стих, в моей голове осталась крутиться последняя фраза: «Когда живешь в доме с привидениями… стать привидением тебе не будет в диковинку». Я живу в доме с привидениями. Может быть, все мы, здесь присутствующие, живем в доме с привидениями и разделяем воспоминания о них.
– Да уж, весьма необычная история про призраков, – заметила Кислятина в наступившем молчании.
Возможно, Рози и Белая Шваль самовольно захватывают квартиру 2А по ночам. От этой мысли я почти улыбнулась.
– А Рози, случайно, не та самая мисс Рози, о которой говорила твоя мать, из песни Ледбелли «Полуночный скорый»?
– Та самая, – подтвердила Парднер.
– А этот ваш призрак Белой Швали, вы говорите, знает блюзы? Такими комплиментами не бросаются.
– Вот уж точно!
– «Полуночный скорый», – повторил Вурли. – Не знаю другой песни, которая бы так разошлась по миру и проникла в сердца людей. Пол Эванс. Джонни Риверс. «Криденс» и Литл Ричард. Даже «АББА».
– Все мы люди, – объяснила Парднер. – Мы все в тюрьме и ждем, когда на нас прольется свет. Ледбелли выучил эту песню, когда оказался в тюрьме города Шугар-Ленд в Техасе, рядом с железной дорогой. Если сквозь окно твоей камеры на тебя посветили огни поезда, это означало, что мисс Рози придет с помилованием и выпустит на свободу…