– Ладно. Вот вам история. Правда, не про меня. Я ее услышала. Вообще-то, это рассказ про рассказчика. Я имею в виду, рассказчик рассказывает историю, которую я услышала, и эта история про рассказчика, рассказывающего историю.
– Да начинайте уже! – заворчал Евровидение.
Я сделала глубокий вдох.
– Вы слышали, что в барах иногда устраивают вечера, когда люди встают и рассказывают истории?
– Конечно! – отозвалась Кислятина. – Каждому дается десять минут, нельзя использовать записи, и история должна быть реальной. Вы про такое?
– Именно! – кивнула я. – Я никогда не бывала на таких мероприятиях, но примерно год назад одна моя подруга… моя подруга предложила встретиться в баре. Кажется, то место недалеко отсюда. Помните времена, когда бармены в «Бёрп касл» одевались как монахи и не разговаривали? Какое-то время там по соседству находилось местечко, где и рассказывали истории – в противовес «молчаливому» бару. Напитки требовалось приносить с собой. Я отправилась туда, прихватив термос «Московского мула». Прямо как сегодня!
Я подняла термос и потрясла им, как идиотка. Возьми уже себя в руки, Есси!
– Когда все началось, я поняла, что подруга не придет, и собралась вернуться в Квинс, но на сцену вышла женщина, и я решила остаться, раз уж каждое выступление длилось не более десяти минут.
– Погодите-ка! Вы ее хотя бы опишите – высокая, низкая, старая, молодая? – вмешался Евровидение.
– Очень высокая, футов шести ростом, – ответила я. – Довольно длинные волосы, но не гривой, а скорее взлохмаченные, подстриженные коротко спереди и по бокам, длинные сзади. Как у Иисуса. Она была одета в джинсы и футболку с длинными рукавами и надписью «Пляжное настроение». Помнится, я еще подумала, что она бы одинаково хорошо смотрелась как с акустической гитарой, так и с лассо в руках. Этакая миленькая хиппи, девчонка-ковбой. Она назвалась именем Прия.
– Да ладно? Девчонка-ковбой по имени Прия? – усомнился Евровидение.
– Тихо! – осадила его Кислятина. – Хватит уже перебивать!
– Мероприятие вела женщина. Очень энергичная особа по имени Сенга, одетая в ярко-синее платье с рисунком, которое показалось мне совершенно неуместным в Нижнем Ист-Сайде. Она следила за расписанием и за порядком в целом. Я слышала, временами рассказчики были пьяны, или хотели оклеветать кого-то, или просто слишком долго болтали, и ведущая требовалась на случай, если что-то пойдет не так.
Бросив очень теплый взгляд на Прию, Сенга представила ее как новичка, впервые здесь выступающего, и Прия застенчиво вышла под свет прожекторов. Пока она поднимала микрофон на фут выше, подстраивая его под свой рост, я думаю, весь зал на нее глазел. На Манхэттене нечасто встретишь такую женщину.
«Здравствуйте», – наконец сказала она, понизив голос, словно насмехаясь над собой и над самой идеей поздороваться.
Она подняла взгляд в мягкий свет прожектора, и стало ясно, почему Сенга так на нее смотрела. Прия выглядела потрясающе: светлые волосы (где-то между блондинкой и брюнеткой), темные глаза и угловатость во всем – острая челюсть, острые скулы, длинная шея, широкие, словно обструганные, плечи.
А потом она улыбнулась. Именно ее улыбка, помимо всего остального, заставила людей перешептываться – бесхитростная улыбка девушки-ковбоя, странным образом делавшая ее еще сильнее, чем прежде.
«Спасибо за возможность выступить и высказаться. Заранее вас благодарю, – заговорила она и как-то ненатурально откашлялась. – Кажется, я уже упомянула, что меня зовут Прия, и я собираюсь рассказать вам одну историю». Она снова откашлялась, теперь уже с явной наигранностью. «Сразу предупреждаю, начинается она довольно мрачно, но конец будет счастливый, поэтому потерпите. Я знаю, вы пришли повеселиться, и не хочу никого расстраивать. Просто помните, что все закончится хорошо».
Большинство слушателей заулыбались в ответ. Помнится, я еще подумала: «Что бы ни сказала эта женщина, они будут в восторге».
«Так вот, когда-то очень давно я встречалась с одной девушкой. Я и сама девушка, так что в этом нет ничего, гм, неприличного».
Ее слова вызвали осторожную волну смеха.
«Давайте назовем ее Линн. Месяцев через шесть после начала наших отношений, когда мы прогуливались в парке неподалеку от дома, Линн заявила, что хочет мне кое-что сказать. На дворе стояла осень, все вокруг окрасилось в оранжевое и коричневое, и Линн казалась явно расстроенной необходимостью поговорить со мной. Как и любой другой на моем месте, я предположила очевидное: она хочет разорвать наши отношения. Чему уж тут удивляться: она красивая и добилась гораздо большего, чем я когда-либо сумею добиться в жизни.