За избитыми фразами стояло столько чувств, что моя защитная броня треснула.
– А давайте мы просто… сменим тему? – ответила я ей, всем сразу и никому конкретно.
Прежде чем Евровидение успел обратиться к собравшимся, Дэрроу снова прокашлялся. Он побледнел, на лбу сверкали капельки пота, несмотря на прохладную ночь.
– Раз уж мы тут исповедуемся, у меня тоже есть одна история, – заговорил он медленным, размеренным голосом. – Похожая, но еще хуже. Гораздо хуже.
Все ждали продолжения. Что он может рассказать столь ужасного, чтобы затмило мою историю?
– До переезда в Нью-Йорк я вместе с семьей жил на окраине Стоктона в Калифорнии. Именно там все и произошло.
Все знали, что мне нравится бегать. Хотя «нравится» – мягко сказано, в среднем я пробегал восемь миль в день. Я был просто помешан на беге. Не мог без него жить. Страдал ли я зависимостью? На мой взгляд, зависимость – это нечто, причиняющее вред, а я, хотя когда-нибудь, возможно, буду мучиться артритом, после пробежек в основном прекрасно себя чувствовал – физически, психологически и даже духовно. Всегда, кроме одного раза.
Мы тогда жили в горах, и людей вокруг почти не было, не считая соседей, которые знали о моем увлечении, поскольку видели меня практически каждый день и были вынуждены притормаживать и махать мне: да, опять я, на однополосной дороге, где не ездит полиция и где они терпеть не могут снижать скорость.
Чаще всего я бегал вместе с нашим псом Сейдоном – еще довольно молодым для таких многомильных пробежек, в отличие от пса постарше, который бегать перестал из-за возрастного артрита, предположительно типичного для пожилых боксеров. Мы обожали Сейдона. И сейчас обожаем – так, как можно любить ушедших. Мы взяли его из приюта для бездомных животных в Стоктоне. Я полюбил Стоктон, потому что чем больше его узнавал, тем сильнее он напоминал мне Окленд. И по той же самой причине моя жена любила Окленд, где мы познакомились: он напоминал ей Стоктон.
Когда мы взяли пса, его уже звали Посейдон – бог моря, но мы никогда не называли его так, только сокращенным именем Сейдон. Иногда Сайдс. Или Нахал. Или Папа Сайдс, а порой – Сапа Пайдс. Так бывает с кличками: для любимчика всегда находится множество прозвищ. То же самое было и с нашим сыном: как мы его только не называли с тех пор, как он родился, и до тех пор, пока не стал смущаться, если к нему обращались не по полному имени.
Жизнь в горах прекрасна по многим причинам, включая замечательные пробежки, чистый воздух, отсутствие городских проблем, толп и того, из чего толпы состоят, – людей. В целом у нас не возникало каких-то проблем с людьми. Не считая торчков. Не знаю точно, какие именно наркотики они употребляли, скорее всего метамфетамин, или что там еще им удавалось надыбать. Эти странные бородатые жители гор обитали в своих машинах. На нашей сельской дороге не составляло труда поживиться брошенным без присмотра добром.
И тут на сцене появляется торчок на «форде-эскорт» с вашингтонскими номерами. Впервые я увидел его, когда он заряжал украденный автомобильный аккумулятор с помощью украденной же панели солнечной батареи – на проселочной дороге, еще более захолустной, чем наша, которая на карте в моем телефоне значилась как «Эсмеральда», однако я так нигде и не нашел указателя с этим названием, хотя и пробежал вверх, а затем вниз с горы, где дорога превращалась в грунтовую и единственными признаками обитания людей являлись ворота и почтовые ящики. Сосредоточенно высунув язык, торчок полностью погрузился в процесс хищения и преобразования солнечной энергии с помощью ворованной аппаратуры. Он был одет в комбинезон и выглядел как Чарльз Буковски, если бы тот пристрастился к мету вместо бухла. Когда мы с Сейдоном пробегали мимо, торчок нас не заметил. В следующий раз он обогнал нас на своем «форде» без глушителя – слишком быстро и всего в дюймах от меня и Сейдона. Я почти инстинктивно показал ему средний палец и увидел в зеркале заднего вида, что он заметил мой жест. И мой палец явно нажал на какую-то его кнопку.
Вскоре после того инцидента я бежал вместе с Сейдоном круто вверх, и в моих шумоподавляющих наушниках на полную громкость играла музыка: забегая на горку, я обычно включал что-нибудь энергичное, а всякие подкасты и аудиокниги слушал на спусках и ровных участках. Впрочем, там, где мы жили, дорога в основном шла то вверх, то вниз, поэтому я постоянно переключал с одного на другое и менял громкость.
Конечно же, хреново потерять любимую собаку – точка. Хуже только потерять ее из-за торчка на ревущей машине, который не в состоянии уследить за дорогой. Но как насчет потерять любимую собаку из-за кого-то, кто мог убить ее намеренно, причем пес умер прямо у вас на поводке?