Сидя в своих удобных и знакомых креслах, в безопасных пузырях шестифутового диаметра, мы наблюдали за ними с сочувствием и нарастающей жалостью. Они все – муж с женой, старушка и растерянный подросток с мокрыми волосами – выглядели такими грязными и промокшими. Однако, разумеется, никто не шевельнулся, чтобы им помочь, ибо что тут сделаешь? Мы не могли к ним даже прикоснуться из соображений безопасности. Весь этот чертов карантин мы вели себя исключительно осторожно.
Наконец Дама с кольцами откашлялась.
– Я уверена, что говорю от имени всех, приветствуя вас в «Фернсби», и приглашаю остаться здесь, пока вы не решите свои проблемы.
Я оглянулась, проверяя, действительно ли остальные с ней согласны, и, к своему удивлению, не обнаружила откровенных возражений. Даже Кислятина кивала. Прежде чем кто-то смог меня остановить – прежде чем я сама успела себя остановить, – я подошла к ним на пять футов, держа в руке ключи от квартиры 2А, которые так и валялись у меня в кармане после проверки несколько ночей назад.
– Вот, – сказала я. – У нас есть пустая квартира. По крайней мере, считается пустой. Я управдом. Оставайтесь там, пока не разберетесь с «Ривингтоном». Добро пожаловать в «Фернсби армс».
– Это вы-то управдом? – удивился подросток.
Муж с женой моргнули, глядя на ключи в моей руке. На их лицах, как я и ожидала, промелькнуло беспокойство: у них нет возможности платить за аренду. Мне было наплевать. В любом случае наш чертов домовладелец не припрется проверить.
– Детали можем обсудить позже, – сказала я во внезапно наступившей тишине.
Примерно такой же, какая воцарилась после моего рассказа про Прию и истории Мэн про Элайджу. Что-то вроде фантомных болей. После всех исповедей, страданий и надежд, которые мы услышали за последние две недели, я сомневалась, что кто-то станет жаловаться из-за моего предложения незваным гостям тут пожить. Раздалось невнятное одобрительное бормотание и даже возглас «Аминь!».
– В квартире есть кое-какая брошенная мебель, – объявила я достаточно громко, чтобы все недовольные услышали. – Она весьма ветхая, но у вас хотя бы будут стулья и кровать. Пойдемте, я вас отведу.
Семейство, пошатываясь, поднялось на ноги и последовало за мной – поволокло набитые под завязку чемоданы обратно на пять лестничных пролетов вниз. У меня руки чесались им помочь, но я надеялась снова увидеть отца и не собиралась рисковать с посторонними микробами. Добравшись до квартиры 2А, я отперла и распахнула дверь. Потянулась к выключателю – и вспомнила, что света нет.
Вошел отец семейства, нагруженный чемоданами, за ним последовала его жена. Пока он ставил вещи на пол, подошла старушка, державшая за руку ребенка. Они застыли посреди гостиной. Сквозь сломанные жалюзи на окне, выходящем на Бауэри, пробивался слабый свет.
– К сожалению, электричества нет, – объяснила я. – Придется вам пока пользоваться свечками. У меня есть несколько штук, сейчас принесу.
А потом я вспомнила про залежи хлама у Уилбура: кое-что могло пригодиться – по крайней мере, из того, что он не украл у моих товарищей по посиделкам на крыше.
– У меня еще всякое найдется. Я оставлю ключ в двери.
Я спустилась к себе и заполнила картонную коробку свечами, кухонной утварью, стаканами, столовыми приборами, фарфоровыми тарелками и чашками. Упаковывая вещи, я слышала шаги над головой – и внезапно почувствовала волну облегчения и благодарности: надо мной больше не ходили привидения. Я подумала (понадеялась), что наконец-то смогу спокойно спать!
Я притащила коробку наверх и оставила на входе в квартиру. Жена поблагодарила меня. Муж стоял позади нее, держа за руку мать и оглядывая комнату. Я как можно шире улыбнулась им под маской и поспешила подняться по лестнице. Когда за мной закрывалась дверь, мне показалось, что старушка пробормотала: «А разве не так мы сюда попали?»
Я с удивлением осознала, насколько мне не терпится вернуться на свою шершавую красную кушетку – обратно к нашей разношерстной, больной на голову и эксцентричной компании. Мне не хотелось пропустить ни одну историю.
Однако, открыв скрипучую дверь на крышу, я обнаружила, что мое место на кушетке занято. Спиной ко мне сидел какой-то мужчина и уже что-то рассказывал. Неужели про меня так легко забыли?! Но, не успев вспыхнуть от ярости, я замерла от его голоса. Быть того не может!
– В то время моя жена болела. Большую часть жизни она страдала от депрессии: жуткое детство в Румынии, ее родителей казнила секуритате[94] Чаушеску. Но здесь, в Штатах, мне не удавалось получить для нее никакой помощи. Медицинская система ничего не могла сделать. Я привозил жену в неотложку, мы сидели там часов двенадцать, потом они давали ей успокоительное и отправляли нас домой. И так раз за разом.