И все же утром, за завтраком из тортильи, яичницы-болтушки и бекона, я поняла, что прогулка Нила Армстронга по Луне забрала у папочки нечто важное.
В тот год мой день рождения, 29 июля, выпал на полнолуние. Мы устроили барбекю во дворе и пригласили всех коричневых, черных и смешанных детей из Галвестона и Ламарка, а также всех умненьких коричневых девочек из Хьюстона и Форт-Уорта. Они пришли, потому что их мамочки хотели танцевать с моим папочкой, а их папочки хотели отведать его барбекю и приложиться к бесплатной выпивке. Проводив гостей, мы с папочкой прогулялись к пирсу, глядя в небо.
Папочка заявил, что полная луна – это подарочек от Бога лично мне, а потом сказал:
– У белых есть Луна, Верховный суд, сенат и конгресс. Ты больше, чем Луна, Верховный суд, сенат и конгресс. Им принадлежит все, но у меня есть ты, а значит, я богаче их.
Когда я выросла и рассказала Джерико про тот десятый день рождения, он задал, казалось бы, глупый вопрос: «А когда твой папа тебе такое говорил, он принес с собой на пирс пистолет?» – «Нет, разумеется. Он взял свое ружье». Папочка всегда брал ружье на пирс, когда было что отпраздновать. Например, мой десятый день рождения. Джерико промолчал. (И мы сменили тему. Я всегда умела переключаться, как и он. Именно это нам нравилось друг в друге, и этого не хватает большинству других людей.)
Мой десятый день рождения праздновали почти целый месяц, включая путешествие в Мехико. Потом праздник закончился, и школа началась по-настоящему: меня перевели из четвертого сразу в шестой класс. Все шло просто замечательно, и вдруг умер Джимми Хендрикс. А через месяц после него – Дженис Джоплин. Кто бы мог подумать, что их смерти так сильно повлияют на наш домик над заливом?
Сразу после смерти Джимми Хендрикса папочка сказал мне, что «снежок» означает героин или кокаин. И еще до того, как умерла Дженис Джоплин (ее потерю оплакивали в нашем доме, поскольку Дженис Джоплин и Стиви Никс были единственными белыми певицами, которых обожал папочка), я осознала, что папочкин приятель Лафайетт торговал героином.
Лафайетт приехал на День благодарения, мечтая об ужине из копченой индейки с ботвой репы и о пироге из сладкого картофеля, а нарвался на «трапезу из тучных яств»[56], на резкие слова, которыми может бросаться лишь разозленный и избалованный ребенок. Когда Лафайетт уходил в то субботнее утро после Дня благодарения, я не стала обнимать его на прощание. Папочка обнял. Он сочувствовал Лафайетту.
В то утро мы пили кофе на кухне, и на столе все еще стояли тарелка с чашкой, лежали столовые приборы для уже ушедшего Лафайетта, и папочка объяснил, почему он любит его: нужно просто знать Лафайетта таким, каким он был до Кореи, до того, как повидал разлагающиеся на солнце трупы мирных жителей, детские тела, поедаемые насекомыми и дикими животными. Нужно знать, каким он был до попадания в плен, пока пытался спасти каждого ребенка, встречавшегося на его пути, – не важно, из Северной или из Южной Кореи; как он выбежал прямо под пули, чтобы вытащить с линии огня маленькую девочку; как много раз отказывался стрелять в мирных жителей, нарушая приказ. А вернувшись с войны, мог говорить только одно: «Раз-два-три, прыгай! Раз-два-три, прыгай!»
Я не поняла, что папочка имел в виду, и тогда он обратился к Священному Писанию: «Прости нам грехи наши, как и мы прощаем тех, кто согрешил против нас»[57].
Он напомнил, как здорово мы проводили время с Лафайеттом, когда они с папочкой рассказывали мне «истории про войну», а на самом деле, как объяснил теперь папочка, истории про «любовь на войне»; как они по очереди танцевали со мной в гостиной под мелодии Ти-Боуна Уокера и Билли Холидей, Биг Мэйбелл, Биг Мамы Торнтон и Ареты Франклин, Сэма и Дэйва, Джеки Уилсона. Именно Лафайетт привез мне пластинки Билли, обеих Биг и Ареты. Мне будет этого не хватать, но я была готова к такой жертве. Когда надо, я могла быть очень жесткой девочкой.
На следующий год Лафайетт не приехал в Галвестон ни на День освобождения, ни на День благодарения. Мистер Мэджик-сити-классик и другие из растущего круга приятелей все еще приезжали, а Лафайетт нет. Иногда папочка ездил к нему в Детройт. Слушая песни Биг Мэйбелл или Биг Мамы, я скучала по нему, но потом видела в новостях или в каком-нибудь телешоу тощего вонючего темнокожего, «подсевшего на героин», и снова начинала злиться.
О смерти Лафайетта я узнала из газеты «Мичиган кроникл». Папочка уже давно знал, но не хотел мне сообщать. Он любил Лафайетта. Не желал плохо говорить о мертвом, но и мне никогда не врал, поэтому, когда пятнадцатилетняя Парди Бриттон спросила папочку, Белла Бриттона, как так вышло, что Лафайетта убила среди бела дня девушка «без судимостей», он рассказал простую и печальную историю.
56
Отсылка к Книге пророка Исайи: «И сделает Господь Саваоф на горе сей для всех народов трапезу из тучных яств…» (Ис. 25: 6).