Теперь же я молча смотрела на Эшли, дождалась, когда она моргнет, а затем ответила: «Из Интернета».
Она опять закивала и выдала новую порцию «О, круто!», улыбаясь ослепительной белозубой улыбкой, с которой только на конкурс красоты выходить. Впервые в жизни другая женщина так отчаянно хотела мне понравиться. Обычно бывало наоборот – именно потому я и поняла, что происходит. А значит, если я хочу хорошо сыграть в эту игру, пора обратить все внимание на мужчину.
Мой муж стоял на цыпочках, подняв вверх руку с телефоном в попытке запечатлеть всю длину очереди к стойке парижан. Его явно лучше было не отвлекать, поэтому я повернулась к Вилли, которого мы в детстве звали Гилем, сокращая от Гильермо, но теперь жена называла его Вилли – а стало быть, и мы тоже, – и попыталась придумать вопрос, который оказался бы совершенно непонятным для постороннего.
«Как там твой брат, нашел новую работу?» – поинтересовалась я, прекрасно зная ответ благодаря еженедельным телефонным разговорам с его матерью.
К моему изумлению, Эшли положила руку мне на плечо и влезла в беседу, сверкая безупречными зубами:
«А, точно, твой брат, Лазаро, Лаз? Его уволили из „Бест бай“ этак с месяц назад?»
Вилли уставился на меня так, словно по моей вине она знала про Лаза, про само его существование. Мой муж все еще притворялся, будто поглощен процессом получения идеальной фоточки, и на меня накатила такая волна ярости, что я едва обуздала бешеное желание сбить с него бейсболку – и плевать на последствия. Вздернутая бровь Вилли, похоже, означала то же, что и во времена нашего детства: он и рта не раскроет, зато я выдай что-нибудь резкое, типа: «А что, Марко тебе про всех нас подноготную рассказал? Так у юристов полагается?» Или: «Извини, но какого дьявола ты треплешь имя моего друга своим языком?» Или еще проще: «Прошу прощения, но кто с тобой вообще разговаривал?»
Вилли отступил на шаг, ожидая услышать от меня нечто подобное. Все эти парни вечно готовы предоставить женщине возможность сделать за них грязную работу, замести их собственный мусор под ковер. Он почуял то же, что и я: власть сменилась. И решил, что именно я (как единственная среди жен «своя девчонка») должна немедленно что-то сказать, давая понять, кто здесь свой, а кто чужой. Однако он неверно понял направление смены власти. Интересно, знал ли он заранее, что Лора не приедет? Знал ли, что произошло между ней и Марко, и как это все понимать?
«У тебя невероятно белые зубы», – произнесла я.
Эшли улыбнулась еще шире, пригладила волосы без всякой надобности и ответила: «Да, спасибо!» – словно я не факт констатировала, а комплимент ей сделала.
Она расслабилась и прищурилась, глядя на меня. Таких девчонок кубинские парни из Майами находили привлекательными именно потому, что они – светлокожие, с прямыми волосами и тощими конечностями – сильно отличались от женщин вроде меня чисто физиологически. Парни даже считали их сексуально привлекательными – пока новизна не приедалась, – и тогда понимали, что тело без груди и попы напоминает им самих себя в юности. Однако к Эшли они еще не привыкли, да и ее шортики столь наглядно демонстрировали то, что в журналах именуют «промежуток между бедрами», что Вилли растаял, ошибочно поняв мой ответ как решение принять ее в команду. Затем Эшли, подняв телефон над головой, как бы случайно подошла к моему мужу, который стоял в очереди, и внезапно оказалось, будто не важно, кто тут с кем. Мне захотелось уйти. Она опустила телефон, показала ему экран, и он засмеялся в ответ на ее слова.
Вот что я имела в виду, говоря о власти: в тот день никто так ничего и не сказал про внезапное появление Эшли. И хотя я пристально наблюдала за ней и Марко в процессе поедания каждого из десяти роллов с лобстером, я ни разу не заметила, чтобы они держались за руки. Скорее, Марко ее игнорировал. И в целом как-то держался от всех подальше. В результате Эшли старалась все усерднее. Весь день она порхала от одной жены к другой, словно именно она проводила чемпионат по роллам с лобстером, и проверяла, есть ли у нас вода и салфетки, держала для нас пластиковые контейнеры с растопленным маслом, чтобы мы макнули туда остатки хлеба, и всячески стремилась сблизиться. Извинялась за слишком громкую музыку, как будто сама пригласила музыкантов. Спрашивала, за кого бы мы проголосовали после пробы роллов у каждого участника, перечисляя всевозможные категории: лучшая презентация, лучший вкус, с майонезом или без майонеза, – можно подумать, мнение людей, заплативших за «судейство», имело хоть какое-то значение. Весь чемпионат был не более чем весьма дорогостоящим способом приятно провести день.