«Я ничего не мог поделать!» – посетовал мой друг.
Он верил, что профессор была права, и, выбирая из двух зол, девушка получит больше шансов сбежать, если останется со своим мучителем, который обеспечивает ей приют. Я видел, как сильно мой друг переживает из-за происходящего, но в то время и понятия не имел, с какими ужасами ему пришлось столкнуться.
Указав на весьма неприятную правду, профессор также бросила ему спасательный круг – пригласила в Чикаго в качестве своего ассистента. Ей требовался помощник, который занимался бы сбором данных, опрашивая женщин в Маунт-Гринвуд об их опыте домашнего насилия в зажиточном районе. Мой друг покинул Барселону, не задумавшись ни на секунду, и во время работы в Маунт-Гринвуд познакомился с мужчиной, который позже стал его мужем.
Как ни странно, нет худа без добра, и в этой мрачной истории есть и нечто положительное: благодаря травме появляется возможность новой связи. Может быть, моему другу просто повезло, и звезды так сошлись, что он смог переехать в Чикаго и встретить мужчину своей мечты. Иногда меня тянет узнать, вспоминает ли он ту девушку из Барселоны. Я-то точно про нее думаю. Надеюсь, у нее все хорошо. Я не разделил ту травму и не был ее свидетелем, но, когда мой друг открылся мне, почувствовал, что тоже несу ее бремя. Мы не встречаемся ежегодно, чтобы увековечить нашу грусть; в этом мире, несмотря на все его красоты и маленькие чудеса, люди множеством способов причиняют боль другим. Печально познать такую истину, и теперь мы повсюду несем ее с собой. Мы не кролики, запертые в коробке на заднем сиденье машины, и все же есть некие невыразимые словами вещи, которые связывают нас через наш жизненный опыт.
Если кролики могут привязаться друг к другу после совместного пребывания в коробке, то почему мы не можем?
Вопрос Евровидения повис в воздухе, и тут же взревели сирены: по Бауэри в сторону Пресвитерианской больницы неслись три машины скорой помощи. Они невероятно громко, почти оглушительно завывали и крякали клаксонами. Все замолчали, ожидая, пока шум, эхом разбежавшийся в ущельях улиц, постепенно не стихнет и не сменится звоном колоколов базилики Святого Патрика.
Так и не сказав больше ни слова, мы разошлись по домам.
Несколько часов я записывала все случившееся этим вечером, а потом выключила свет и легла спать. Сегодня наверху царила тишина, которая нервировала меня не меньше, чем шаги: их ожидание еще сильнее мешало заснуть. На меня вдруг накатила волна паранойи: а вдруг наверху ходит какой-то мертвец?
Я никак не могла выбросить дурацкие мысли из головы и в конце концов не выдержала. Мокрая от пота, я вылезла из кровати, поднялась наверх и отперла дверь, просто чтобы убедиться в отсутствии разлагающегося тела на полу. В пустой квартире все было как прежде: то же разбитое окно, дешевая мебель, пыльный пол. Я вернулась в кровать, как никогда убежденная, что тут шастают привидения, занятые какими-то своими потусторонними делами. Переворачивают коробку, в которой мы сидим, словно те самые кролики.
День седьмой
6 апреля 2020 года
На стене появилась новая надпись, выведенная аккуратными мелкими буквами:
Шекспир. Наверняка из какой-то пьесы, но я понятия не имела, из какой именно. В колледже я обожала курс по Шекспиру, хотя и почти провалила его из-за всякой личной фигни, происходившей со мной в том семестре, после чего я бросила учебу.
Я уселась на свое обычное место, стараясь не встречаться взглядом с Евровидением. Сразу понятно, что ему не терпится попросить меня рассказать историю, и, скорее всего, его раздражает моя отстраненность, но я вовсе не собиралась выступать перед всей компанией. Правда, на случай, если вдруг все же придется, положила в папку с «Библией» то скомканное письмо. Вообще-то, я надеялась, что на меня по-прежнему никто не станет обращать внимания. После «Сингапурского слинга» прошлым вечером я заработала похмелье, поэтому решила притормозить и сделала сангрию из бутылки дешевого вина. Я заметила, что на крыше много пьют. Если так и дальше пойдет, все мы станем алкоголиками.