Ее мобильный все чаще оказывался выключенным, или же она просто не отвечала. Иногда они договаривались созвониться, и тогда Юваль звонил с какой-то обреченной пунктуальностью, но Кармит перезванивала только через три или четыре часа. «Я ужасно устала и уснула, — говорила она в таких случаях, — и не слышала твой звонок. Прости». Поначалу это причиняло ему боль, но потом он стал смотреть на все происходящее каким-то отстраненно-заинтересованным взглядом, если чему и удивляясь, то только своему собственному равнодушию. Ее «тренинги» и «семинары» Юваля даже скорее радовали, поскольку они освобождали его от довольно тяжелой обязанности ходить по барам. Поначалу он даже попытался разобраться, чему именно их учат на ее «психологических» семинарах, но, кроме совершенно туманных фраз о «раскрытии своего я» и избавлении от «диктата родительских ценностей», он так и не смог ничего почерпнуть из ее рассказов. Те же ее подруги, которые уже почти раскрыли свое «я» или довольно далеко продвинулись на этом пути, казались ему точно такими же, как тысячи других, ничуть и ни в чем не изменившимися. Почитав же их учителей, часть из которых именовала себя «гуру», «свами», и даже «просветленными», он пришел к выводу, что нигде и никогда не хочет с ними встречаться.
Впрочем, однажды рассказывая какую-то длинную историю романтических отношений еще одной подруги — с большим количеством деталей, измен и сюжетных поворотов, в которых он никак не мог разобраться, — она вдруг добавила: — «Потому что никто никому ничего не должен». — «Что, что?» — спросил Юваль. «Это азбучная психологическая истина, — ответила Кармит, — никто никому ничего не должен, и каждый старается быть счастливым всеми доступными ему способами. Но бывают поступки, действительно служащие достижению цели, а бывают действия, разрушительные для самого человека». — «Мне казалось, — робко сказал Юваль, — что существуют определенные человеческие обязательства и какие-то ну как бы общие ценности». Она возмущенно покачала головой. «У человека есть интересы, но не обязательства, — сказала она, — как таковые — обязательства хороши, пока они служат нашим интересам. В конечном счете каждый сам несет ответственность за свою жизнь перед собой. Все же разговоры про абстрактные обязательства — это просто форма манипуляции, и позволять собою манипулировать не следует». — «А что же делать человеку, которому больно?» — спросил Юваль. «Ему следует сказать, — объяснила Кармит, — выбранный тобою образ действий меня не устраивает, и ты должен взвесить возможные последствия». — «А что же делать тому человеку, который поверил другому?» — спросил Юваль, чуть подумав. «А вот идиотом быть не следует. Кто же ему доктор», — ответила она и продолжила рассказывать про перипетии истории подруги. Юваль снова потерялся в ее рассказе, и ему стало казаться, что он видит, как постепенно приближается серая масса холмов и из подползающих руин бьют красные всполохи очередей. Он почувствовал, как у него перехватывает дыхание, и взгляд тонет в пыли и каком-то новом, никогда там не бывшем тумане. Тогда он решил тоже поехать на один из ее семинаров; Кармит согласилась, хотя и без особого энтузиазма. «Лучше бы ты сначала, как все, пошел к психологу», — сказала она.
Семинар проходил в арендованном зале, из которого были вынесены стулья; вокруг ведущего кружком сидело около тридцати человек. Сначала ведущий семинара, который называл себя Свами Бабунаг, рассказывал о целях семинара, заключавшихся в раскрытии подлинной личности и ее потребностей — а также способностей к самоизлечению — посредством вспоминания предыдущих воплощений. Несколько женщин следили за ним возбужденным взглядом. Потом начался сам семинар. Произнеся звук «Ом», участники начали бегать по залу, выть, танцевать, проклинать друг друга и исповедоваться друг другу в любви; потом наступил момент единения в дыхании, за которым последовала пауза, потом «медитация». Во время этой медитации участники семинара начали постепенно погружаться в прошлое и вспоминать эпизоды предыдущих жизней, рассказывали о них другим участникам; с помощью присутствующих эти эпизоды немедленно разыгрывали в лицах. Свами Бабунаг направлял и комментировал поставленные сценки; из его комментариев обычно следовало, что участники воспоминаний вели себя глупо, нерационально, вопреки своим социальным интересам и позволяли собой манипулировать. Некоторые начинали плакать, другие впадали в транс; рыдания бескостной индийской музыки наполняли воздух. Вернувшись в Хайфу, Юваль долго ходил по пустому ночному городу. Пахло дождем, и на душе было немыслимо холодно и тоскливо. Он поймал себя на том, что почему-то пытается вспомнить какие-то стихи ибн-Габироля, но, едва мелькнув, эти строчки снова исчезали в провалах памяти.