Прошло десять лет, а Астраханцев остался моим клеймом. Это раздражало. Я сдержанно ответил:
— Анатолий Петрович, если бы я занялся самодеятельностью, тело Самушкина так быстро бы не нашли.
— Хорошо, — кивнул Рыкованов и ухмыльнулся. Сигарета медленно тлела в его узловатых пальцах. Он стряхнул пепел в перевёрнутый поршень и снова усмехнулся.
— Что, не верите? — сухо спросил я.
Он посмотрел на меня весело:
— Тебе-то? Тебе-то верю. Ты, Кирюша, человек искренний, потому большим начальником не станешь никогда. Не умеешь ты играть.
Я хмыкнул, но он весело сверкнул глазами: не обижайся, мол. На правду не обижаются.
— Анатолий Петрович, нужно обсудить вопрос усиления вашей охраны, — сменил я тему. — Посмотрите, как брат ваш ездит…
— Чего? — по его скалистому лицу пошли морщины смешков. — Думаешь, Дягилев совсем из ума выжил? Да он только пугать мастак. Эдика шлёпнуть — вот его потолок. Не…
Рыкованов потерял естественное чувство опасности ещё в зоне, и его демонстративное пренебрежение элементарными правилами казалось мне вызывающим. Впрочем, так он и дожил до своих лет.
— Что насчёт Орды думаете? — спросил я. — Назревает?
— Назревает, — пробубнил он, затягиваясь. — Который год уже. Посверкают бронёй, побарражируют, да успокоятся, — он вдруг рассвирепел. — А надо бы шарахнуть со всех орудий, чтобы сразу! Чтобы в зачатке! Там исконно наши русские земли, где веками жили славяне. Ещё в 1992-ом надо было присоединять их к России по старой границе империи, только нам тогда не до Казахстанов было, прозевали. А теперь мы всё в дипломатию играем! Всё национальные чувства задеть боимся. Вот и получили Орду! Да не орду, а кучку бандитов с саблями. Монголы проклятые или как их там? Сарматы!
Он приоткрыл окно и харкнул в узкую щель, откуда пахнуло шершавым заводским воздухом. Успокаиваясь, он подмигнул мне:
— Раз всё равно приехал, сходи в ЭСПЦ-2. Там Дрогин повстанцев метелить собрался, проследи, чтобы всё чистенько прошло. Нам ещё один труп не нужен.
Дрогина, начальника одного из отделов трудовой безопасности, я встретил за проходной возле управления главного энергетика. Он курил у машины, дожидаясь меня и своего зама. День был пасмурным и удушал не только влагой, но и нашими собственными выбросами, которые мы научились на замечать. Рубашка Дрогина вымокла на спине, и пятно напоминало сердце, что было иронично: сердечностью Дрогин не отличался.
Он был низкого роста и неопрятный, весь состоял из складок одежды и первых морщин, а хвост его поясного ремня торчал в сторону. Будь мы в хороших отношениях, я бы посоветовал ему заправиться и не позорить службу.
Он свирепо смотрел на меня из-под кудлатых волос, липнущих на потный лоб. Дрогин не любил меня, как не любили многие, кто вызрел на заводе и считал его своей вотчиной. Они не понимали, для чего Рыкованов внедряет в их структуры таких белорубашечников с высшим образованием и ментовским прошлым — последнее было для них чёрной меткой.
Но Дрогин боялся меня и скрывал свой диковатый нрав за маской озабоченности.
— Сейчас поедем, — буркнул он вместо приветствия и отошёл в сторону.
Дрогин раздражал меня природной неряшливостью: он умудрялся терять бумаги, пачкал и мял их, и всякую отчётность считал бюрократическим излишеством. Его служебный «Вольво» всегда был грязным, с наваленными внутри спецовками и железяками, которые он то ли украл, то ли конфисковал. Я же получил прививку аккуратности в первые годы в полиции под началом педантичного полковника Мясоедова, не очень хорошего сыскаря, но прекрасного администратора. Мясоедов гнал таких Дрогиных с начальственных должностей как юродивых.
Стояли мы довольно долго. Постройки комбината тускло рыжели на фоне мрачного неба. Дым из труб, упираясь в купол атмосферы, расползался павлиньим хвостом.
— А что за проблема в ЭСПЦ? — спросил я.
Дрогин скривил губы с зажатой сигаретой:
— Проблема у нас одна: дураки и дороги.
— Это две, — заметил я, но он лишь сверкнул глазами и сплюнул.
Вскоре пришёл трудовик, мы сели в затхлую машину и двинулись вдоль трубопроводов. Эти сплетения завораживали меня с первого дня на заводе. Они опутывали комбинат как сосудистая система, ржавая, наглая, выставленная напоказ. Здесь была вена гигантской трубы для подачи кислорода, на которой можно было поставить палатку. Здесь были артерии, которые параллельным строем тянулись на километры. Здесь были мелкие капилляры, ныряющие в цеха и выныривающие из них. Иногда я представлял людей, которые проектируют заводы и понимают весь этот сложный обмен веществ — умные, должно быть, люди.