— Никогда такого не случалось в Южном Саттоне, пока она не приехала. Я помню, как Марджи говорила...
Последних слов Фредерика не услышала и не хотела слышать. Счастливое утреннее настроение рассеялось, она почувствовала себя старой и уставшей. Хуже всего, что она, вероятно, заслужила это. Приходилось признать: она не была добра к Марджи, она даже не соблюдала с ней приличий. Возвращаясь домой, она так задумалась, что забыла о своём намерении идти в гостиницу. Но, оказавшись в своей тихой кухне, подумала о недружелюбной сплетничающей толпе, и эта мысль испугала её. Она поискала чего-нибудь в холодильнике, потом решила совсем не есть. Стук дверей пустого дома, казалось, только подчёркивал её одиночество и оторванность не только от Южного Саттона, но вообще от человечества. Фредерика быстро встала и с усилием подавила слёзы жалости к самой себе.
Взяв себя в руки, она сумела вспомнить, что была счастлива до похода в церковь. Вспомнила успокаивающее дружелюбие сержанта Брауна, вспомнила Филиппину, Тэйна Кэри и прежде всего Питера. И сразу пожалела, что вспомнила о Питере: мысль о нём усилила ощущение одиночества. Почему он так долго не приходит? Вечер на крыльце — неужели это было только в пятницу? —казался бесконечно далёким. Конечно, он не обещал приходить и, конечно, он и Тэйн озабочены болезнью Марджи и чувством, что они зашли в тупик. Он не может подозревать Фредерику. Как и самого себя. Это безумие. Но ведь он сказал, что она помогла ему. Правда ли это, или она просто хватается за протянутую соломинку?
Она решительно вернулась к холодильнику, но салат, приготовленный из всевозможных остатков, оказался безвкусным, и Фредерике сильно мешала жара и запах жареного, который остался в кухне после завтрака сержанта Брауна. Тут она вспомнила, что он где-то нашёл вентилятор, и решила включить его. Громкое жужжание сначала раздражало её, потом успокоило, потому что мешало думать. Она закончила ланч и решила пойти в сад, как и обещала сержанту Брауну. Может, сегодня заменит сон работой. Но едва она посмотрела на часы, как увидела в дверях Питера Мохана.
Фредерика молча смотрела, как он подходит и выключает вентилятор.
— Боже! — сказал он. — Вас мог застрелить кто угодно, и никто не услышал бы из-за этой проклятой штуки. Я решил в этот раз возвестить о своём прибытии и добрых десять минут стучал во входную дверь. Вы меня до смерти напутали, вы и этот ваш вентилятор!
Голос его звучал раздражённо, и Фредерика почему-то обрадовалась этому. Но прежде чем она успела что-то сказать, полковник спросил:
— Где Джим?
— Джим? А, вы о сержанте Брауне. Он... он...
— Выкладывайте начистоту, Фредерика, — он помолчал и тут же добавил: — Неважно, я и сам могу догадаться. Вы его отпустили на день.
— Ну да, отпустила. Кстати, меня всё время мучила совесть, я почти не думала об этом злополучном молодом человеке всю неделю.
— А вы и не должны о нём думать. Это дело Тэйна, а не ваше. — Но я нашла, что он очень приятный молодой человек, и что у него тоже есть человеческие чувства, как у вас и у меня... О, Питер, не ругайте меня. Я страдаю из-за того, как обращалась с Марджи. И хотела как-то загладить это. Питер улыбнулся ей. Потом извлёк из-под стола ещё один стул и сел.
— Не хотите пройти в гостиную? —- спросила Фредерика.
— Нет. Боюсь, мне нельзя задерживаться. Кстати, в любую минуту сюда заглянет Кэри и отвезёт меня в аэропорт.
— В аэропорт? — Фредерика поняла, что не в силах скрыть отчаяние.
— Да. Я отправляюсь в Вашингтон, этого не избежать. Не могу больше ничего сказать вам, во-первых, потому что некогда, а во-вторых — это неразумно. Но вы должны меня выслушать. Больше никаких угрызений новоанглийской совести по отношению к Джиму Брауну и ко всем остальным. Если всё пойдёт, как я рассчитываю, вскоре и он, и все остальные смогут вернуться к нормальной жизни. Но до того нельзя рисковать, — полковник нагнулся над столом и сжал её худое плечо своей большой рукой. — Посмотрите на меня, — сердито сказал он.
С некоторым трудом Фредерика выполнила его приказ.
— Вот что я хочу вам сказать, — продолжал он. — Ваш рассказ о разговоре с Крисом и о том письме оказался чистым золотом. Лучшего доктора Ватсона и желать нельзя.
— Значит, вы нашли письмо?
— Нет. Оно исчезло. А Марджи слишком поздно было спрашивать. Бедная девочка! Но Крис, будь он благословен, сохранил старые конверты, которые отдавала ему Кэтрин. Он ещё не снял с них марки, и я узнал нужный адрес. Поэтому я и отправляюсь в Вашингтон... — Но... Питер... — Фредерика готова была задать тысячу вопросов, но он поднял руку.
— Расскажу, когда буду знать всё, Фредерика. А сейчас вы ничего не должны знать, даже то, что рассказывали мне. И то, что я сказал вам. Держите это строго при себе. Понятно?
— Да. Но...
— Никаких «но».
Послышались звуки подъезжающей машины. По крыльцу прогромыхали тяжёлые шаги, и Фредерика торопливо перескочила на другую тему.
— Питер, пожалуйста, не говорите Тэйну, что я отпустила сержанта Брауна. Вы ведь понимаете, почему я это сделала? — настойчиво заговорила она.
— Ну, что ж, если вы настаиваете на обмане, вам придётся поехать с нами в аэропорт и развлекать Кэри, пока не вернётся Джим. Кстати, когда это будет?
— До темноты, так он сказал. Питер взглянул на часы.
— Три двадцать. Думаю, настолько вы Кэри сумеете задержать. Но домой не возвращайтесь, пока не придёт ваш защитник. Если понадобится, отправитесь в гостиницу. Я не хочу, чтобы вы здесь были одна. Понятно?
— Да, — ответила Фредерика. Она разрывалась между радостью от его тревоги и гневом на его официальность. Она сама может позаботиться о себе. Все дни было спокойно.
В дверь постучал Тэйн Кэри.
Когда Фредерика и Питер вышли к нему, он сразу спросил:
— Где Джим?
— Отправился попить коки, — небрежно ответил Питер. — Всё в порядке, я исполнял его обязанности, а теперь Фредерика поедет с нами и проводит меня.
Тейн улыбнулся.
— Хорошо, — сказал он, — но мне всё же не нравится ваше вмешательство в закон. Они забрались в маленькую машину Тэйна, и Фредерика вскоре сообразила, что внешность автомобиля на самом деле скрывала настоящего зверя. Она с некоторым беспокойством следила за спидометром. Он быстро подобрался к семидесяти милям в час.
— Послушайте, Кэри,— пробормотал Питер, — мы ведь не опаздываем?
Тэйн снова улыбнулся.
— У полиции свои привилегии.
— Всё красуетесь, — заметил Питер и добавил: — Кэри, если бы вы увидели лицо Фредерики, вы бы поняли, что это нравится ей не больше, чем вашей жене.
— Ладно, ладно, — дружелюбно ответил Тэйн, и машина пошла чуть медленнее. — Хорошая машина, правда? — спросил он у Фредерики.
— Замечатальная, — еле выдавила Фредерика.
— Все женщины одинаковы, — подвёл итог Тэйн. На спидометре было пятьдесят. — Вы предпочитаете ползти, как сейчас, чем лететь и ощущать свободу. Кстати, это вполне безопасно, если за рулём хороший шофёр. Но вы никогда не колеблетесь, если вам нужно перебежать дорогу перед автобусом или вскочить в идущий поезд.
— Ну, что ж, если они так поступают — я говорю «если», — значит они могут судить об опасности быстрой езды,— вставил Питер. — А если женщина выскочит на дорогу, когда вы идёте на восьмидесяти с лишним, вы, конечно, спасёте ей жизнь, разбив машину и погибнув при этом.
— Ни малейшего шанса. Но я принимаю ваши доводы, — Тэйн рассмеялся.
— Мне стоит помолчать, — сказала Фредерика. — Я в меньшинстве, и к тому же я всего лишь женщина.
— Как разумно с вашей стороны, Фредерика. Если бы моя жена... вы ведь знаете Конни? — он резко сменил тему: — Знаете, друзья, мы уже приехали. И хотя почти всё время ползли, я думаю, это рекорд, даже для меня. На поле ещё не было самолёта, поэтому они вышли из машины и отправились в похожее на казарму здание, где нашли стойку бара и горячий кофе. Они сели и по какой-то негласной договоренности говорили о разных мелочах. В это время распахнулась дверь и в помещение ворвался Роджер Саттон. Он направился к кассе, и они услышали, как он громко спросил, не опаздывает ли самолёт. Потом пошёл было к стойке, но, увидев сидевших, быстро повернул к выходу.