Остромордый чалый подошел к поилке, которая питалась прозрачной родниковой водой, и стал пить.
– Кто-то, – пробормотал Чик, – потратил кучу времени, чтобы обжить это место. Вот эти деревья здесь не растут – их сюда привезли и посадили. И розовый куст тоже.
Маленькое ранчо лежало в изголовьи вытянутой долины, которая вливалась в бескрайнюю равнину, теряющуюся на фоне далеких пурпурных холмов.
Расположение дома, амбара и корралей показывало, что их строил человек, который знал, что ему нужно. Он, вероятно, провел не один день в седле или на сиденье фургона, планируя, как он все построит. Здесь стояло не просто ранчо для выращивания скота; это был домашний очаг.
– Ставлю десять против пяти, что у него была женщина, – сказал Боудри.
Так почему же после того, как было затрачено столько труда, ранчо бросили?
– И, похоже, давно, – сказал себе Боудри.
К стене амбара и под поилку в коррале набилась куча шаров перекати-поле. Ранчо покинули давно.
Рассохшиеся ступени дома заскрипели под его ногами. Закрытая дверь покосилась, и когда он потянул за ручку, петли, проржавевшие почти до основания, протестующе завизжали. Дверь отворилась, нога Боудри ступила на порог и замерла там.
На полу лежал человеческий скелет. Кожаный оружейный пояс, потрескавшийся от времени и высохший до мертвого окаменения, все еще оставался на нем.
– Так вот как было дело. Ты его построил, но пожить толком не успел.
Пройдя в комнату, Боудри оглядел ее с задумчивым вниманием. И здесь была заметна тщательная планировка, острый ум практичного человека, который хотел облегчить жизнь себе и своей женщине.
Аккуратно сделанные полки, теперь покрытые паутиной и пылью; со старанием выложенный камин, каменная раковина с просверленным отверстием, откуда, вынув пробку, можно было выпустить воду, – все свидетельствовало о стремлении исключить лишнюю и ненужную работу.
Боудри подошел к скелету и склонился над ним. В останках ребер он обнаружил сплющенную пулю.
– Вот так, наверное, это случилось. Прямо в грудь, а, возможно, и в живот.
Он взглянул на череп.
– Тот, кто тебя убил, действовал наверняка. Он прикончил тебя топором!
Череп был рассечен, а рядом лежало орудие убийства – топор. Вначале в человека выстрелили; затем убийца нанес удар топором.
Неподалеку валялось оружие убитого: револьвер старой марки сорок четвертого калибра. Убийца стрелял из сорок первого калибра.
В следующей комнате Боудри нашел шкаф с покореженной открытой дверцей. Внутри лежала кое-какая женская одежда. Он осмотрел шкаф, перебрал вещи, висящие внутри или упавшие на пол.
– Тот, кто тебя убил, увез твою женщину, – пробормотал он, – а одежду он не собирал, просто сгреб первое попавшееся под руку. По крайней мере, так оно мне видится.
Мужская одежда висела в другом углу шкафа: черный сюртук и брюки – очевидно, лучший праздничный костюм убитого. Во внутреннем кармане лежало письмо, адресованное "Гилберту С. Мейсону, эсквайру, г. Эль-Пасо, штат Техас":
"Дорогой Джил!
Прошло несколько дней, и я снова беру в руки перо, чтобы написать тебе. Я очень рад узнать, что после стольких лет исканий вы с Мэри, наконец, нашли свой дом, а мне ваше желание известно лучше, чем кому-либо другому. Маленькая Карлотта вырастет в прекрасном месте. Я заканчиваю дела в Галвестоне, но прежде чем возвратиться в Ричмонд, обязательно заеду на Запад, чтобы повидаться с вами.
Твой друг Самуэль Гейтсби".
Сложив письмо, Боудри аккуратно убрал его в бумажник, который носил под рубашкой. Затем начал методично обыскивать помещения.
Если не считать одежды, он не обнаружил никаких признаков того, что здесь жила женщина или ребенок. Если они мертвы, то тела их похоронены не здесь, но после вторичного осмотра шкафа он решил, что их в спешке увезли.
В ящике старого письменного стола, который пришлось взломать, Боудри нашел поблекший дагерротип. Это была фотография красивого, крепко сбитого юноши и очень симпатичной девушки, снятая, судя по дате на оборотной стороне, в день их свадьбы.
Гилберт С. и Мэри Мейсон, а дата – двадцать лет назад. В ящике лежал также самодельный календарь. Он велся регулярно, из года в год шли перечеркнутые числа – вплоть до сентября шестнадцать лет назад.
На кухне он снова взглянул на скелет.
– Да, Джил, – сказал он, – у тебя была хорошенькая жена. У тебя была маленькая дочка. У тебя был прекрасный дом и прекрасное будущее, и вдруг явился кто-то. Джил, я тебе обещаю: я найду его и узнаю, что сталось с твоей семьей, пусть даже через шестнадцать лет.
Запад – это зачастую жестокая и пустынная земля, где жара, холод, засуха и наводнения снимают свою страшную жатву, измеряемую человеческими жизнями, но эту дикую долину Джил Мейсон обжил и обустроил, он нашел все, о чем мог мечтать мужчина, и потерял все по вине убийцы.
– Сдается мне, Джил, что у тебя было не слишком много лошадей и скота, да и денег тоже. А убили тебя из-за жены. Ты был симпатичным парнем, который выстроил прекрасное жилище, так что, могу спорить, она не сама тебя бросила.
Он захоронил останки, завернув их в одеяло и сколотив на скорую руку гроб из досок, найденных в амбаре, а на оставшейся доске написал имя и добавил: "Убит в сентябре…" и год.
Месяц спустя, покончив с делами, Боудри слонялся возле станции дилижансов, которую некоторые называли "Остановка у Гейбла". Поблизости находился магазин, салун и несколько лавочек. Место, которое Боудри окрестил Долиной Мейсона, лежало в нескольких милях отсюда.
Станцию дилижансов построил Гейбл Хикс. Он же заправлял ею, будучи ее полноправным хозяином. Раскачиваясь на стуле, откинутом к стене станции, Гейбл Хикс выпустил длинную струю табачной слюны в пыль того, что он называл улицей. Не часто ему попадались такие внимательные слушатели, как этот молодой человек.
Чик Боудри, тоже откинувшись назад и забросив ноги на перила крыльца, слушал, занятый собственными мыслями. Хикс здесь давно, он любит поговорить, у него есть, что рассказать, и он пережил все, о чем говорил. Боудри давно понял, что в выигрыше всегда тот, кто слушает, а не тот, кто рассказывает.