— Si, — просияла миссис Гарсия. — Muy buenas, senor [Да Очень хорошо, сеньор (исп.)].
Роджерс ответил ей улыбкой, но почувствовал легкое замешательство, какое у него возникало всегда, когда он пытался проявить дружелюбие к чете Гарсия. Он проследил, как они шли по подъездной дорожке, потом понял, как загорелось у него лицо, когда мужчина и женщина развернулись в его направлении и рассмеялись в добродушном недоумении, прежде чем исчезнуть за углом дома. Он вдруг почувствовал себя, словно барышня, которая поняла, что подол ее новомодной юбки задрался до таких высот, где лишь ластовица трусиков прикрывает все ее сокровища от нескромных взглядов.
Неужели он так уж смешон в этих бермудах? Да не может быть! Он сомневался, когда еще их покупал. Но если он кажется таким уж смешным паре кубинских иммигрантов, то агент по найму квартир в фешенебельном доме, вероятно, живот надорвет со смеху.
Да черт с ней, с новой квартирой! У него еще целый месяц в запасе. Он с таким же успехом может провести этот день, как обычно проводил все свои свободные выходные — пообедать с семьей. Его мать всегда обижается, если он пропускает еженедельную встречу с родней.
Но если он собирается поехать домой, то ему просто необходимо переодеться. В противном случае при первом же взгляде на его укороченный наряд бойскаута три его старших брата, которые кладут кирпичи и водят грузовики, их неряшливые жены и его четырнадцать племянников и племянниц, а вероятно, и его отец весь день будут пускать грязные шпильки на идише о том, что почему, если уж он стал шишкой на ровном месте, он не может наскрести денег на длинные штаны. А мамаша воспользуется случаем, чтобы завести свои бесконечные расспросы о том, когда он наконец прекратит валять дурака с маленькими goyim [Гои (евр.)], у которых горячо в трусиках, и женится на какой-нибудь достойной еврейской девушке, обзаведется домом и подарит ей новых внуков.
Роджерс решил, что никуда не поедет. Займется тем, что ему по душе. Останется дома и будет писать. Он поднял стекла в автомобиле и запер его. Потом, дав чете Гарсия достаточно времени, чтобы войти в квартиру, вернулся той же дорогой, что и пришел, и стал карабкаться по винтовой лестнице. Высокий вестибюль теперь был заполнен приглушенным треньканьем двух гитар и двумя не столь уж приглушенными голосами, гнусавившими в унисон, — Стаффорды репетировали свои выступления.
Он с радостью переедет из этого здания в новый ультрамодный дом с автоматическим лифтом. В дом, где не будет певцов, распевающих народные песни, ни любопытных старых дам, ни словоохотливых старых ярмарочных зазывал, ни хитроумных иммигрантов, ни дешевых, ищущих известности адвокатов, болтающих о гражданских правах.
К этому черному списку Роджерс добавил девочку-подростка из 303-й квартиры. И никаких сопливых блондинистых shiksa [Девушка (евр.)], которые, когда не заводят свой проигрыватель с такой громкостью, что сотрясается все здание, все остальное время только и занимаются тем, что лазают по лестницам, вихляя своими крепкими попками перед носом у соседей-мужчин.
В определенный период своего существования в качестве.жилого дома это здание было оборудовано кондиционерами для каждой квартиры. Как только Роджерса уведомили о том, что ему следует освободить помещение, его кондиционер перестал работать. Он пооткрывал все окна, выходящие на озеро, и пожалел об этом, поскольку треньканье гитар и протяжные голоса Стаффордов, поющие собственную интерпретацию на музыку «Моя дорогая Клементина», болезненно-громко взывали из окон их квартиры на третьем этаже.
«Чем залезу к вам в постель».
Роджерс раздумывал над стихами, стягивая спортивные туфли на ребристой подошве, потом стащил носки и под цвет им спортивную рубашку, затем злосчастные бермуды и бросил все это поверх груды рукописей, сложенных стопой на стуле.
«Ей-богу, — думал он, шлепая босыми ногами в кухню за бутылкой пива, — не понятно, как я до сих пор все это выдерживал! Поживешь в одном доме с ненормальными, сам таким же станешь!»
Глава 6
Судя по данным ФБР, рост преступности в Соединенных Штатах вырос на 8%. И хотя не обо всех преступлениях заявляют в полицию, общее число, названное этим ведомством, составляет 2 048 370 преступлений, включая убийства, изнасилования, грабежи, нанесение тяжких телесных повреждений, воровство, вымогательство и угон автомобилей.
Преступность возросла повсеместно: от 5% в городах с населением от 100 000 до 250 000 человек, до 11% в городах с населением от 500 000 до 1 000 000 человек. За последние пять лет рост преступности увеличивается в четыре раза быстрее, чем прирост населения. Убийства и изнасилования явились самыми многочисленными видами преступлений за теплые летние месяцы. Огнестрельное оружие использовалось в более половины случаев, а режущее и колющее — в каждом четвертом случае.
Количество преступлений, совершенных малолетними гражданами, постоянно растет. Из всех арестованных за угон автомобилей и изнасилование 62% составляют молодые люди до 18 лет…
— Что ты об этом думаешь, лейтенант? — спросил Гиннис.
Лейтенант Хэнсон бросил взгляд через плечо своего хорошо сшитого костюма:
— О чем?
Большой детектив, сидящий на заднем сиденье патрульной машины, был с ним терпелив:
— О том, что мой малец сказал в прошлую пятницу, когда вернулся из школы.
— И что же он сказал?
— Он сказал, что один знаменитый поэт, знаешь, тот самый, который написал поэму об индейце по имени Гайавата…
— Лонгфелло?
— Точно, он самый. Ну, как я уже рассказывал другим парням, в прошлую пятницу, за ужином, мой малец сказал, что учитель английского заявил в классе, что мистер Лонгфелло писал о наших местах и что настоящее название озера Мичиган — «Светлые Воды Большого Моря», или, по-индейски, Гитчи-Гюми.
На Хэнсона это не произвело особенного впечатления.
— Вполне может быть. Ведь в той части Миннесоты, откуда я родом, местная торговая палата всегда называла эти места страной Гайаваты.
Бротц, водитель патрульной машины, которому оставалось меньше двух месяцев до выхода на пенсию, не упустил шанса поговорить о своих планах после отставки. Как только свет на перекрестке, до которого был еще целый квартал, сменился на красный, он снизил скорость большой черной машины до черепашьего шага.
— Ну, не знаю! С чего это кому-то захотелось называть озеро Гитчи-Гюми? Для моего уха это выражение звучит глупо.
Словно смех ребенка, когда его щекочешь. Или барышни, когда лезешь ей под юбку.
— Смотри, Герман, — предостерег его Мейерс. — Дедушке не пристали такие выражения. Опять тебя кое-кто будет называть грязным старикашкой.
Бротц осторожно посмотрел налево, потом направо, чтобы убедиться, что поблизости не было ни одного из воскресных водителей, готовых попытаться проскочить на желтый свет, и только потом проехал перекресток на зеленый.
— Ну, не знаю! Однажды ночью жена меня обозвала. Сказала, что я — грязный юноша. С чего бы ей ждать, что я изменюсь?
Оба детектива, сидящие на заднем сиденье патрульной машины, рассмеялись. Хэнсон едва заметно улыбнулся. Бротц — хороший человек. Ему было жаль расставаться с ним. Однако он надеялся, что тот, кто займет его место, не будет вставлять куда ни попадя «Ну, я не знаю!». Это пустяк, но, бывало, он выводил его из терпения. Сегодня, вероятно, был один из таких дней.
Может, из-за жары, а может, потому, что они в этот день работали уже вторую смену.