— Почему?
— Потому что судят не Питера Рэндалла. Судят доктора Ли, и мы должны сделать все возможное, чтобы вызволить его оттуда.
Я взглянул на него.
— Да уж… Не хотелось бы мне встретиться с вами в темном переулке.
— Вам не нравятся мои методы? — он еле заметно улыбнулся.
— Откровенно говоря, нет.
— Мне самому они тоже не по душе, — сказал Вильсон. — Но сама природа законов вынуждает нас прибегать к подобным мерам. Во многих случаях при возникновении отношений пациент-врач, законы оборачиваются против него. В прошлом году через нашу контору проходило дело одного врача-практиканта «Клиники Горли», который пошел под суд за один только гинекологический осмотр женщины. По крайней мере, такова была его версия случившегося. Женщина же заявила, что он изнасиловал ее. Медсестра при проведении осмотра не присутствовала, так что свидетелей нет. А женщина трижды проходила лечение в заведениях для людей с нарушениями психики по поводу паранойи и шизофрении. Но она тем не менее выиграла дело, а практикант теперь уже никогда не станет врачом.
— И все же мне все это не нравится.
— Постарайтесь рационально взглянуть на вещи, — сказал Вильсон. — С законом все ясно. Прав или виноват, с этим все ясно. Закон предлагает и обвинению, и защите определенные возможности для ведения дела, определенную тактику и подходы, диктуемые существующими статутами. Но к несчастью и для обвинения, и для защиты, все эти подходы в конце концов сведутся к взаимным обвинениям и попытке морального разгрома противоположной стороны. Обвинение, вне всякого сомнения, приложит все силы к тому, чтобы дискредитировать доктора Ли. Мы же, защита, тоже будем упорно стараться дискредитировать покойную, миссиз Рэндалл и Питера Рэндалла. У обвинения будет преимущество в том, что суд присяжных в Бостоне заведомо неприязненно настроен к тому, кому в вину вменяется аборт. Нашим же преимуществом станет то, что каким бы ни оказался состав суда присяжных, но только все они просто-таки жаждут стать свидетелями подобного скандала, когда имя древней династии начнут втаптывать в грязь и мешать с дерьмом.
— Это подло.
Он кивнул.
— Очень подло и низко.
— А что, никакого другого подхода нет?
— Есть, конечно, — сказал он. — Например, найти того, кто в на деле сделал аборт.
— Когда будет суд?
— Предварительные слушания на следующей неделе.
— А сам суд?
— Наверное недели две спустя. Кажется он попал в число приоритетов. Я не знаю отчего, но могу догадаться.
— Рэндалл принялся за свои связи.
Вильсон кивнул.
— А если того, кто сделал аборт не будет найден до начала суда? — спросил я.
Вильсон грустно улыбнулся.
— Мой отец, — сказал он, — был проповедником. В Ралее, Северная Каролина. Он был единственным образованным человеком изо всей общины. Он любил читать. Я помню, как однажды спросил у него, правда ли, что все те люди, книги, которых он читал, такие как Китс и Шелли, были белыми. И он сказал, что да. Тогда я спросил, читает ли он книги, написанные кем-нибудь из цветных. И он ответил, что нет. — Вильсон провел рукой по лбу, прикрывая ладонью глаза. — Но в любом случае, он оставался проповедником, он был баптистом и придерживался очень строгих правил. Он верил в божье возмездие. Он был уверен, что небеса посылают молнии, чтобы пронзить грешника. Он верил в существование пламени ада и вечного проклятья. А так же в то, что поступки могут быть или праведными, или же неправедными.
— А вы?
— А я верю в то, — сказал Вильсон, — что одно пламя можно потушить другим.
— Разве правда всегда на стороне огня?
— Нет, — ответил он. — Но зато огонь всегда жарок и неотразим.
— И вы уверены в победе.
Он дотронулся до шрама на шее.
— Да.
— Даже вот так бесчестно?
— Честь, — сказал он, — в том, чтобы победить.
— Вы считаете?
Он какое-то мгновение задумчиво разглядывал меня, а затем задал встречный вопрос:
— Почему вы с таким рвением защищаете Рэндаллов?
— Вовсе нет.
— А по вашим словам именно так и выходит.
— Я поступаю так, как того хотелось бы Арту.
— Арту, — сказал Вильсон, — хочется выйти из тюрьмы. Кроме меня никто в Бостоне не станет с ним связываться; он для них хуже прокаженного. А я говорю вам, что мне по силам вытащить его оттуда.
— Все равно это подло.
— Да, боженька ты мой, да, это подло. А вы чего хотели — думали, это все понарошку, типа как катать шарики в крокет? — Он залпом допил свой мартини. — Послушайте, Берри. Вот вы, если бы вы были на моем месте, то как бы вы поступили?