— Это было самым гадким, самым паршивым…
— Тише, не шумите так, — сказал Вильсон, поглаживая свой шрам.
— Вы могли бы напугать его. Вы могли бы рассказать ему о возможных последствиях — как объясняли это мне в баре. Вы могли бы сказать ему о фотографиях…
— Ничего хорошего из этого не вышло бы, — отмахнулся Вильсон.
— А может быть и вышло.
— Нет. Они решительно настроены судиться. Они…
— Да, — перебил его я, — и все это только благодаря вам. После того как вы стали выкаблучиваться перед ними, как самая распоследняя самовлюбленная сволочь. Рисоваться, строить из себя крутого, требовать себе бренди — как хорошо, просто замечательно.
— Я пытался уговорить их, — сказал Вильсон.
— Не несите чушь!
Он пожал плечами.
— Вы добивались совсем другого, Вильсон. Вы провоцировали их на суд, потому что вам этого очень хочется. Вам нужна арена, вам не терпится принародно продемонстрировать свою ученость, для вас это шанс сделать себе имя, чтобы все наконец увидели, какой вы отчаянный и беспощадный. Вам не хуже меня известно, что если дело попадет в суд, то Арт Ли — вне зависимости от того, каким будет приговор — проиграет. Он лишится престижа, пациентов, а может быть даже и лицензии на практику. Точно так же, как и для Рэндаллов этот суд тоже обернется поражением. Они будут опозорены, а все эти ваши двусмысленные намеки и полуправда обернутся бесчестьем для целой семьи. И только один человек окажется на гребне славы.
— Вот как?
— И этим человеком будете вы, Вильсон. Только вы один выиграете от этого суда.
— Это ваше сугубо личное мнение, — сказал он. Он начинал злиться. Мои слова его задели.
— Это реальный факт.
— Вы сами слышали, что говорил Дж. Д. Его невозможно урезонить.
— Но вы могли бы заставить его слушать.
— Нет, — сказал Вильсон. — Но в суде он будет слушать, как миленький. — Он откинулся на спинку сидения и глядел на дорогу перед собой, видимо, восстанавливая в памяти события минувшего вечера. — Знаете Берри, вы меня удивляете. Ведь вас в какой-то степени можно назвать ученым, и как ученому вам следовало бы объективно смотреть на вещи. За сегодняшний вечер вы получили кучу доказательств, говорящих за то, что Питер Рэндалл виновен, и тем не менее вы все равно не удовлетворены.
— Он произвел на вас впечатление человека виновного в чем-то? — поинтересовался я.
— Он хороший актер.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Ответил, — сказал Вильсон.
— Так значит, вы уверены, что он виновен?
— Именно так, — подтвердил Вильсон. — И более того, я могу заставить присяжных поверить в это.
— А что если вы ошибаетесь?
— Тогда с моей стороны это очень не хорошо. Так же не хорошо, как то, что миссиз Рэндалл была не права насчет Арта Ли.
— Вы пытаетесь найти себе оправдание.
— Кто? Я? — Он покачал головой. — Нет, господин хороший. Это не я, а вы стараетесь оправдать себя. Это вы всю дорогу играете в доброго доктора. Это вы не желаете нарушать традиций, вашего заговора молчания. Это вам хочется, чтобы все прошло тихо и гладко, чтобы, не дай бог, никого не обидеть и не оскорбить чьих-либо чувств.
— А что же в этом плохого? Ведь задача адвоката, — сказал я, — в том и заключается, чтобы действовать во благо своего клиента.
— Задача адвоката в том, чтобы выигрывать свои дела.
— Арт Ли обыкновенный живой человек. У него есть семья, какие-то свои жизненные цели, свои личные желания и устремления. И вы должны способствовать их воплощению. А не инсценировать шумный судебный процесс ради удовлетворения собственного тщеславия.
— Ваш, Берри, самый главный недостаток в том, что вы такой же как и все врачи. Вы никак не можете поверить в то, что в ваше стадо затесалась паршивая овца. И поэтому вы были бы не прочь увидеть на суде в крайнем случае какого-нибудь отставного военного санитара или медсестру. Или же на худой конец задрипанную старуху-повитуху. Вот кого вам хотелось бы призвать к ответу. Но только не врача.
— Мне хотелось бы призвать к ответу того, кто виновен, — возразил я, — и никого больше.
— Но ведь теперь вы знаете, кто виновен, — сказал Вильсон. — И вам это известно наверняка.
Я отвез Вильсона обратно, а затем возвратился домой и налил себе водки, не став ее ничем разбавлять. В доме было очень тихо; время уже перевалило за полночь.
Я пил водку и размышлял над всем увиденным мной этим вечером. Как и говорил Вильсон, все концы сходились на Питере Рэндалле. В его машине была кровь, и он отделался от машины. Я ни минуты не сомневался в том, что галлон бензина, опрокинутый на переднее сидение бесследно уничтожит все доказательства. Теперь он чист — или, скорее мог бы считать себя таковым, если бы мы только не видели его поджигающим машину.