В кухню заглянул сын Юрка, вихрастый паренек с озорными глазами.
— Ма, я ушел, — бодро поведал он.
— Куда опять? — без энтузиазма спросила мать.
— Ма, ну шо ты начинаешь? Меня Валька ждет, — и, повернувшись к отцу, будто только что его заметил, добавил: — Привет, пап.
— Ты уроки сделал? — не сдавалась Фаина.
— Да какие уроки, ма… Нам не задали ничего.
— Ага, всем задали, а тебе не задали. Лодырь!
Чикатило отложил в сторону газету. Юрка уже собрался сбежать от неприятного разговора, но отец остановил его:
— Подожди, Юра.
Юрка обреченно вздохнул. Чикатило очень серьезно посмотрел на сына:
— За гаражи в лесополосу не ходите. Здесь по району гуляйте. И если кто посторонний что спрашивать будет или позовет куда, не верьте и не ходите с ним.
— Ты чего, пап? — выпучился Юрка. — Какой посторонний?
— Никакой. Просто запомни, что я сказал. Иди.
Юрка вышел. Чикатило снова взял газету, но поймал на себе вопросительный взгляд жены и пояснил немного виновато:
— Тут опять всякие страсти про убийства рассказывают. Мало ли что.
В архиве пахло пылью. Витвицкий пришел сюда затемно. За окнами едва брезжил рассвет, когда он водрузил на край стола пачку архивных дел, открыл блокнот, положил его рядом, заложив ручкой, и взял из стопки первое дело.
Перед глазами замелькали фотографии, протоколы, рапорты — чья-то прежде времени оборванная жизнь, чья-то недоработка, безликий, ненайденный, избежавший наказания преступник…
Виталий Иннокентьевич штудировал информацию с дотошностью, с какой работал над диссертацией, но в голове параллельно вертелись совсем другие мысли. Из памяти всплыл голос Шеина:
— Удочка у него была! Эта… из бамбука! Вона, я руку об нее поцарапал!
Витвицкий сделал пометку в блокноте, закрыл дело, отложил на другой край стола. Взял новую папку и углубился в чтение, задумчиво покусывая кончик ручки.
— А удочку вы где бросили? — будто со стороны слышал он собственный голос.
— Какую удочку? — звучал в ответ голос Шеина.
— На допросе вы сказали, что у мальчика была удочка. Вы об нее руку оцарапали.
— А, удочка. Она тоже из листьев торчала. Я полез посмотреть и оцарапался.
Витвицкий листал документы, делал пометки в блокноте. Изначальная стопка дел уже довольно сильно поредела. Зато на другом краю стола появились две стопки с отсмотренными делами: одна побольше, другая поменьше.
Новая папка, новое дело, новые фотографии с новым истерзанным трупом, новые протоколы, новые заключения… От кровавых подробностей на душе было скверно. Капитан все яростнее покусывал кончик ручки. А в голове снова и снова звучали голоса из недавнего прошлого:
— Я полез посмотреть и оцарапался, — говорил Шеин.
— Что посмотреть? — спрашивала его Ирина.
— Как это чего? Что там в листьях.
Витвицкий с отсутствующим взглядом завис над делом, мысли его ускакали далеко от содержания папки. В голове по кругу, как сломанная пластинка, звучал голос Шеина:
— Удочка… из бамбука. Вона я руку об нее поцарапал… Удочка… тоже из листьев торчала… Я полез посмотреть и оцарапался… Удочка… из листьев торчала… Я полез посмотреть… что там в листьях…
Вот же! Удочка торчала из листьев, Шеин оцарапал руку, когда полез посмотреть, что в листьях лежало. А до того говорил, что оцарапался, когда убивал мальчика. Так убивал или не убивал? И когда напоролся на удочку? А может, вовсе на нее не напарывался?
Витвицкий с таким остервенением закусил кончик ручки, что хрустнул пластик.
— Вы, кажется, не завтракали, Виталий Иннокентьевич, — вывел его из задумчивости голос Ирины.
Мужчина повернулся на голос. За окнами было уже совсем светло. В нескольких шагах от него стояла старший лейтенант с сумкой и улыбалась.
— Здравствуйте, Ирина, — опешил Витвицкий. — Почему вы так решили?
— Надо быть очень голодным, чтобы есть шариковую ручку, — рассмеялась Овсянникова, подошла вплотную и принялась выкладывать на стол термос и свертки с бутербродами.
— Угощайтесь, — пригласила она. — Нам с вами здесь весь день куковать.
— Нам? — не понял Виталий.
— А вы как думали? Я же говорила, инициатива наказуема. Ваше начальство в этом, как я смотрю, с моим солидарно: неугодных — в архив, чтоб под ногами не путались.
Девушка сняла крышку с термоса, налила в нее кофе и протянула Витвицкому.
— Вот кофе. Угощайтесь.
Благодарно кивнув, Витвицкий принял исходящую паром крышку, пригубил. Овсянникова тем временем шарила взглядом по столу, отметив разделенный на три стопки ворох дел, блокнот с пометками. Было видно, что капитан успел основательно потрудиться.