— Нет, Алюсик, в гости — это я нихт.
Во взгляде девушки удивление сменилось обидой.
— Почему, Костик? Я думала — вот познакомлю тебя…
Ее обида отчего-то показалась ему забавной, и он рассмеялся:
— Мне нельзя. Я же секретный физик. Но! — Он пьяным жестом воздел вверх указательный палец. — Но у меня есть для тебя подарок. Закрой глаза.
— Вот еще, — все еще обиженно фыркнула девушка.
— Закрой, закрой, не пожалеешь! — пообещал он.
Алла нехотя закрыла глаза, принимая правила игры. Черемушкин подошел к серванту, открыл дверцу и достал серьги, те самые, что еще недавно красовались в ушах убитой им Астафьевой. Прикрыв сервант, он подошел к Алле, держа серьги перед собой.
— А теперь открывай.
Девушка открыла глаза, Черемушкин подбросил украшения на открытой ладони.
— Ап!
— Это мне? — Увидев дорогие сережки, Алла расплылась в улыбке и сразу забыла об обиде. — Серьезно?! Ой…
— Тебе, тебе, — улыбнулся Черемушкин. — Давай, мать, примерь. Ты теперь большая уже, серьезно выглядеть должна.
Алла повернулась к зеркалу, придерживая локтями простыню, вдела серьги в уши. Радостно улыбнулась и снова начала пританцовывать, напевая:
— Сюзанна, Сюзанна, Сюзанна, Сюзанна мон амур!
Простыня соскользнула на пол, но Алла не придала этому никакого значения, продолжая танцевать перед зеркалом голая, в одних серьгах.
Зрелище было возбуждающим. Черемушкин подошел, обнял ее сзади, поцеловал в шею, притянул к себе.
— Нравятся?
— Очень! — призналась Алла и тут же спохватилась немного наигранно. — Но они же страшно дорогие…
— Ерунда! Забудь. Надо — еще достану.
Он принялся прикасаться руками к ее обнаженному телу, целовать горячо и требовательно.
— Но все же, Костик, откуда? — чуть отстранилась она.
— От верблюда, — расхохотался в ответ Черемушкин, подхватил Аллу на руки и бросил на кровать.
После совещания, на котором участники расследования познакомились с «варяжским гостем» Брагиным, многим потребовалось выговориться. В лестничной курилке было шумно — оперативники делились впечатлениями.
— Ни хрена себе новую метлу из Москвы прислали… — Попыхивая «Примой», качал головой седоусый опер, помнивший еще холодное лето пятьдесят третьего года.
— Это не метла — целые грабли, — согласился с ним молодой коллега.
— Или вилы! — Засмеялся старлей, дымивший модным «Ядраном».
На лестницу вышел Липягин. Он услышал обрывок разговора, уловил общее настроение и усмехнулся.
— Нам теперь Тимур Русланович как Леонид Ильич будет вспоминаться… При нем был застой — но и колбаса была!
Оперативники рассмеялись.
Стоящий в сторонке Горюнов тоже улыбнулся.
— Про застой это ты хватил, конечно… — отметил он и подмигнул Липягину. — Но, похоже, мы теперь, как зэки на киче после смены кума, — знаем, против кого будем дружить.
По курилке прокатилась новая волна смеха.
— Хорош ржать, — осадил коллег Липягин. — Сдается мне, у нас это скоро будет смех сквозь слезы.
Витвицкий вышел из здания УВД в расстроенных чувствах. Даже на улице он не мог сдержаться, чтобы не кривить рот и не сжимать кулаки в бессильной злобе.
Его нагнала Овсянникова.
— Виталий! Постой!
Витвицкий остановился, повернулся, мрачный, недовольный. Овсянникова подошла к нему.
— Ты почему меня не дождался?
— А чего ждать, всем этим… в приемной глаза мозолить? Не вижу смысла.
— Ты доложил Брагину свои соображения по поводу ограблений на двух последних убийствах в Батайске?
— Доложил, — уныло кивнул Витвицкий.
— И?
— Он, Брагин этот, относится к широко распространенному среди начальства типажу — кипучий дурак, — с обидой сказал Витвицкий и, понизив голос, добавил: — Мне вообще кажется, что сейчас наступает эпоха таких вот людей. Очень энергичных, активных, с хорошо подвешенным языком, но неумных.
— Ты не ответил на вопрос, — нахмурилась Овсянникова.
Витвицкий снял очки, протер платком стекла.
— Нечего отвечать. Там Липягин еще был… В общем, они считают, что выделять два батайских убийства в новое дело нет никакого резона. Мол, я ошибаюсь «из-за недостатка оперативного опыта».
— Ясно… — разочарованно протянула Овсянникова. — Вот ведь гады! «Недостаток опыта…» Надо же…
Витвицкий водрузил очки обратно на нос.
— Плетью обуха не перешибешь. Ладно, пойдем. Кстати, а что ты предложила?