В двенадцатом послании проглядывало неудачное стремление провести эксперимент, играя словами с наличием звука «р»:
К четырнадцатому письму относилась эротическая импровизация:
В последних письмах Гонсало юмор постепенно исчезал, что подтверждают эти мрачные, бесстыжие и, видимо, отчаянные строки:
Всего насчитывалось семнадцать писем, которые Карла читала и перечитывала: они ее восхищали, но у нее хватило осмотрительности или мудрости не питать ложных надежд. Она не испытывала ни обиды, ни злости, ни чего-то подобного, однако отношения с Гонсало теперь казались ей бесцельной тратой времени. Между тем несколько ее подруг только что расстались со своими бойфрендами, и у одной из них возникла идея организовать встречу в стиле экзорцизма, на которой они совместно сожгут все фотки и прочие памятные вещи. Данная инициатива приобрела форму встречи за шашлыком, и в угли, обильно окропленные керосином, полетели десятки писем, открыток, использованных билетов в кинотеатры, в бассейны, на концерты, а также несколько плюшевых медвежат. Все это горело под задумчивыми взглядами девушек. Поначалу Карла не собиралась участвовать в подобной церемонии, но, в конце концов, под коллективным нажимом согласилась и бросила в огонь все письма и прочие вещи, напоминавшие о Гонсало. И даже подаренное им карманное издание романа Германа Гессе «Сиддхартха».
Сантьяго – город, разделенный на самостоятельные районы-коммуны и достаточно большой для того, чтобы не допустить случайной встречи Карлы и Гонсало. Тем не менее в один из вечеров девять лет спустя они все же встретились, и как раз благодаря этому наша история пополнится достаточным количеством страниц, чтобы считаться романом.
II. Приемная семья
Было почти четыре утра, звучала песня «Стоп» британского музыкального дуэта «Erasure», и около двух сотен энтузиастов, заполнивших зал, танцевали со всеми или никто ни с кем. Карла первой заметила его, торчавшего у бара, и, поскольку дискотека была популярна среди геев, подумала, что Гонсало вышел из туалета. Сначала это ее удивило и даже разозлило, но, немного поразмыслив, она решила, что должна была догадаться… и что она каким-то образом знала это всегда. И что это многое объясняет, хотя если бы ее спросили, что именно, она не нашлась бы что ответить.
Карла подошла к нему грациозной легкой рысцой, готовясь выслушать ошеломляющие, но убедительные признания, однако Гонсало набросился на нее и попытался увлечь в угол, где можно было пообщаться спокойнее. Увы, пробраться сквозь разгоряченную толпу оказалось трудно, так что они остались на танцплощадке, запутавшись в веселом подобии анархии.
– Я вовсе не гей! – воскликнул Гонсало, осознав возможную ошибку, и получил в ответ несколько испепеляющих взглядов, полускептических и полуразочарованных.
Возможно, и Карла тоже была слегка разочарована, ведь ей уже удалось вообразить, как она рассказывает подругам: ее первый парень, первый мужчина, с которым она переспала, которого она с ласковым сарказмом именовала «поэтом», оказался геем. Она даже подумала, что кто-нибудь из ее друзей может заинтересоваться свиданием с ним.
– Я тоже нет! – на всякий случай сказала Карла, хотя в те карикатурные годы коллективного невежества представление о том, что гомосексуальность не является исключительно мужской проблемой, только начинало укореняться.
Утверждать, что Карла и Гонсало пошли танцевать, прозвучало бы оскорбительно для настоящих танцоров, хореографов и учителей танцев, потому что на самом деле они просто двигались кое-как, и отсутствие неподвижности проявлялось в наборе сбивчивых «па». Карла поводила плечами относительно грациозно и синхронно, что создавало ложное впечатление об ее устойчивости и, следовательно, трезвости, Гонсало выписывал ногами подобие кренделей, как будто притворяясь пьяным, хотя в его случае в притворстве не было необходимости. Потому-то Гонсало не танцевал, а был, скорее, неподвижен, насколько может быть неподвижен опьяневший: споткнувшись, он обхватил талию Карлы, словно это был фонарный столб, а затем нагло обнял ее. Она собиралась оттолкнуть его, но захотела и, вероятно, должна была ответить на объятие взаимностью, поскольку уже давно никто не стискивал ее так порывисто и настойчиво. Или потому, что, ощутив тело Гонсало, почувствовала знакомый прилив горячей волны, а может, потому, что это объятие вернуло ее на девять лет назад. Да и вообще, кто знает почему? Просто мы должны исключить глупости вроде той, что Карла так и не забыла его – нет же, она сумела забыть о нем почти мгновенно. И давайте также отбросим воздействие спиртного, которое, конечно, имело место, но уже тогда, в самом начале XXI века, цинизм списывания абсолютно всего на пьянство вышел из моды.