– Для индейцев мапуче, – ответил Рикардо с неожиданной профессорской дикцией, – «чау» означает «партнер матери», и неважно, биологический он отец или нет. «Чау» – это название функции, родительской функции.
– А как же индейцы отличают отца от отчима?
– Я же тебе сказал, что их не интересует такое различие.
– А разведенный чау меняет это название?
– Нет. Ну, я не такой уж знаток, но думаю, что нет. То есть, если ты бывший чау, но все еще жив, то так им и остаешься, если даже твое место занял другой чау.
– Получается, что у одного ребенка могут быть два отчима.
– Конечно. Или даже больше.
Такой подход показался Гонсало справедливым и, более того – гениальным. Он решил провести исчерпывающее исследование, а затем взять интервью у носителей самых разных языков, чтобы расспросить их, толком пока не зная о чем, поскольку не мог сформулировать главный вопрос. И все-таки я что-то у них спрошу, пообещал он себе. А еще он решил немедленно послать письмо в газету «Меркурио» о словах, обозначающих «мужа матери по отношению к рожденным ею детям».
Ладно бы сочинить эссе, но какое-то письмо в газету? Тут ему вспомнилось, что он не из тех, кто строчит письма в редакцию «Меркурио».
Гонсало уснул, положив голову на стол. Он так и проснулся перед рассветом в уютной лужице из слюней. Проскользнул в комнату и лег в постель, как можно дальше от Карлы, которая спала, сжимая правой рукой простыню.
Воскресенье прошло предсказуемо: они не общались, всячески избегая друг друга, а единственные слова, которые произносили, адресовались мальчику или кошке. Только после обеда Гонсало вспомнил о своем проекте «Отчим», и он показался ему, по сути, глупым. На втором этаже зазвучала призывная музыка компьютерной игры Super Mario World, которую Гонсало воспринял как приглашение, потому что они играли обычно вместе, Висенте в роли Марио, а Гонсало в роли Луиджи. Гонсало выменял приставку у знакомого на полное собрание сочинений Сервантеса – у него их было два. Теперь эта консоль считалась устаревшей, у друзей Висенте были уже Nintendo 64 или Play1.
Он поднялся в детскую, сел рядом с пасынком, и они сразу же приступили к игре. Несколько минут Гонсало молча наблюдал за упорными попытками Марио спасти Принцессу Поганку.
– Помнишь ту женщину на кассе? – спросил Гонсало, с самого начала настроившись на решительный тон. Вопрос был почти риторическим, поскольку общались они совсем недавно, и мальчик не мог этого не помнить.
– Да, – ответил Висенте, поглощенный игровым ритмом (Марио рисковал своей шкурой, чтобы собрать несколько золотых монет).
– Я имею в виду кассиршу, которая спросила нас, не братья ли мы.
– Ну да, – подтвердил мальчик слегка раздраженно.
– И что я ей ответил?
– Что мы с тобой друзья.
– И это правда, мы настоящие друзья, – сказал Гонсало.
– Нет, неправда, – перебил его Висенте.
– Почему же? – спросил Гонсало, внезапно оробев.
– Потому что она была права, мы братья, – сказал Висенте, улыбаясь.
Любой почувствовал бы в его словах шутку, но почти отчаявшийся Гонсало не заметил этого.
– Ведь сейчас мы братья, – уточнил Висенте. – Я Марио, а ты Луиджи.
– А-а-а, – с облегчением сказал Гонсало.
Марио упал в пропасть, и Гонсало не был уверен, произошло ли это в результате неудачного маневра или Висенте позволил победить себя. Гонсало взял свой пульт – который он по старинке называл джойстиком – и продолжил путешествие Луиджи.
– Я твой отчим. А ты мой пасынок. По-испански звучит некрасиво.
– Так и есть.
Было очень странно беседовать на эту тему, пока Луиджи прыгал на динозаврах, поэтому Гонсало остановил игру.
– Однако приходится использовать имеющиеся слова. Даже если они нам не нравятся. Слово «отчим» некрасивое, но оно у нас есть. В других языках оно красивее. А у индейцев мапуче такого слова, как отчим, нет вообще. У них и отца, и отчима зовут чау.
– Чау?
– Да, точно.
– А откуда же они узнают, кто отчим, а кто отец?
– Им все равно, они заботятся о маме, пока ее сопровождают.
– А если она лесбиянка?
– Ну, тогда, я думаю, там две мамы.
Гонсало стремился говорить убедительно, хотя и не был уверен, что информация, которую сообщил ему пьяный приятель, достоверна. Он усиленно, по-интеллигентски, подергал свою редкую бороденку.
– Значит, ты хочешь, чтобы я называл тебя папой? Или чау? Звучало бы странно: Привет, чау!
– Нет, – решительно ответил Гонсало. – Скажи мне, как ты сам хочешь меня называть, выбери сам. Может, отчимом, ведь в других языках это не такое безобразное слово.
– А как это сказать по-английски?