Он встал и подошел вплотную к Тенгери. Понизив голос до шепота, сказал:
— Особенно мне понравилась одна… я говорю о девичьей головке. Красивая она! А какая шейка! Какой призывный взгляд!
«От него воняет чесноком! — Тенгери отступил на шаг назад. — А эти желтые зубы! Неужели он никогда не жует древесную кору, чтобы очистить их?»
— Значит, вы вернете мне мои вещи?
— Он не понял моей долгой речи, — с досадой проговорил Чим, повернувшись к стоявшим в затененной части его юрты. — Их сожгли, твои игрушки и фигуры!
— Сожгли?
— Что ты орешь? То, что не идет на пользу нашему властителю, — я ведь все подробно объяснил тебе, юноша! — подлежит уничтожению! И поэтому мы сожгли то, что ты вырезал из дерева.
— Не-ет!
— А если ты будешь чересчур долго и чересчур громко удивляться, — пригрозил ему Чим, — тебя ждет их же участь! Воины наполовину — плохие воины, плохие воины хану не нужны, а то, что хану не на пользу, то ему во вред, а то, что вредит хану…
— Нет-нет… Но мои игрушки… мои фигуры, особенно та, одна-единственная…
— Он у нас тугодум, ему нужно все объяснить поподробнее! — разозлился Чим и сделал знак стражникам.
Те навалились на Тенгери и, исхлестав плетьми, вышвырнули вон из юрты, на камни, в пыль под ноги лошадям. Он был без сознания и лежал как мертвый. Два наружных стражника, хохоча во все горло, взвалили его на гнедого, привязали его веревками и огрели гнедого кнутовищем по морде.
Гнедой побежал к главным воротам.
А стражники все хохотали над случившимся.
Чим тоже улыбался, приговаривая:
— Ишь ты, художник выискался! — Однако, вернувшись в юрту, пробормотал себе под нос: — Но резать по дереву он умеет, что правда, то правда!
Гнедой понес на себе Тенгери не к реке и не к поросшему цветущими кустами холму, где его ждала Саран, а к юрте Ошаба и Герел. Там его всегда привязывали к жерди, там его все знали, поэтому он и прибежал туда, как домой. А новое место у Керулена, которое облюбовали Саран и Тенгери и где они жили с этого дня, он всего-то один раз и видел.
Ошаб сидел на солнышке и резал свежевыдубленную кожу яка на длинные узкие полоски. Лежавшие рядом с ним коричневые кожаные змейки скручивались сами по себе до тех пор, пока Ошаб не натягивал их на широкую доску. А потом, взяв горшок с бараньим жиром, смазывал один ремешок за другим и укладывал их потом рядышком на траве, где они, темные и блестящие, напоминали жирных угрей.
Завидев лошадь, Ошаб буркнул: «Да ведь это гнедой!» И тут же испуганно вздрогнул, быстро огляделся и воскликнул:
— Гнедой Тенгери? А где он сам? — И только теперь увидел его, привязанного. — Что это? Что они с тобой сделали? Герел! Герел! — Ошаб остановил лошадь, схватившись за свисавшую уздечку.
— Ты почему раскричался? — выглянула из юрты жена.
— Да отвяжи ты меня! — простонал Тенгери.
— Ты жив, хвала богам!
— Ой-ой-ой! Это у Чима тебя так? — прослезилась подоспевшая Герел.
— Да, у него!
— У Чима! И кто же тебя так избил? — Вся белая от гнева, старуха прислонилась к гнедому.
— Его люди. Он приказал, они и рады стараться. Били до тех пор, пока я ничего больше не видел и не слышал. Может, мне почудилось, но все время, что они хлестали меня плетьми, они смеялись.
Стоя на земле, Тенгери вытирал кровь с лица.
— Не может этого быть! — сказала Герел. Но по ее голосу легко было догадаться, что это она просто так сказала, а на самом деле уверена: все это чистая правда.
— А мои игрушки и фигуры он сжег!
— Нет! — пронзительно, как от острой боли, закричала Герел.
— Он сжег их, Герел, все до единой!
— Нет, Тенгери, нет и нет!
Ошаб схватил жену за длинный рукав халата:
— Закрой рот и возвращайся в юрту!
— В юрту? Я? Ни за что, Ошаб! — И тихонько проговорила, обращаясь к Тенгери: — Что они с тобой сделали, мальчик мой! Все до единой… все игрушки и фигуры… А я-то, я-то думала… Они правда их сожгли? А я-то думала… Нет-нет, Тенгери, я этого не хотела, я надеялась…
— Заклинаю вас всеми богами нашей жизни: идите в юрту! — умолял их Ошаб.
Кузнец смотрел в их сторону, и люди, стоявшие подле него, тоже не сводили глаз с Тенгери, Герел и Ошаба.
— Не пойду я в юрту, — повторила старая женщина.
Раны Тенгери по-прежнему кровоточили.
— Нет, не этого я хотела! — заплакала Герел. Сейчас вид у нее опять был угнетенный, она как-то сникла и казалась даже старше своих лет. Но вот глаза ее сверкнули, и она воскликнула: — Нет, только не это! — И она с неожиданной легкостью вскочила в седло.