Темучин распалился и даже вскочил на ноги, выкрикнув:
— Пойдем, Кара-Чоно!
Но он был прав. Мы оставили Бохурчи наедине с его недоспелыми мыслями и вышли из шатра. Прошли по длинному ряду белых юрт, отчетливо выделявшихся на фоне темного леса. Луну словно украли с неба, вокруг Бурхан-Калдуна бесчинствовал ветер, гудевший в его теснинах и в верхушках деревьев.
Темучин сам выбрал четверку воинов, которые должны были уйти в дозор на рубежи нашей орды. Он сказал им:
— Если предупредите нас слишком поздно, вы же будете виноваты в смерти ваших детей и жен. Ваши юрты и шатры, ваш скот и ваши повозки превратятся в пепел. А если успеете предупредить вовремя, вы обнимете ваших детей и жен в каменных пещерах Бурхан-Калдуна.
Нескольким другим воинам Темучин поручил обойти все юрты и предупредить народ о том, что может случиться и как себя следует вести тогда, когда он подаст условный знак.
Мы вернулись в шатер, и Бохурчи, одиноко сидевший у очага, негромко проговорил:
— Извини меня, Темучин. Я все хорошо обдумал и понял, что ты был прав, а я нет! Извините меня, Темучин и Кара-Чоно, за то, что я сгоряча поднялся над вашими мыслями.
Темучин протянул Бохурчи чашку горячего чая, а мне другую. И мы втроем пили горячий чай из белых фарфоровых чашек — тех самых, которые Мать Тучи выменяла за соль у богатого торговца.
Темучин в задумчивости сидел у очага, отпивал чай мелкими глотками и не произносил ни слова, хотя Бохурчи, наверное, ждал от него ответа — вид у него до сих пор был подавленный. Но я видел, что и Темучин был сам не свой.
— Неужели ты, Темучин, не принимаешь моего раскаяния, которое от самого сердца? — осторожно спросил Бохурчи.
Темучин даже вздрогнул от неожиданности.
— Да я, Бохурчи, простил тебя уже тогда, когда ты молча выслушал мою длинную речь. У меня вот какая забота: я тревожусь о моей Борте! — Он поставил чашку на ярко расписанный столик. — Вспомните, о чем спросил всадник на белой лошади в теснине: «Где Темучин?»
— Да, так оно и было, — подтвердил Бохурчи.
— А я ответил: «В шатре своей супруги».
— Да, ты так ответил, — подтвердил я.
— А они что сделали?
— Они рассмеялись и начали переговариваться.
— Да, Кара-Чоно, они рассмеялись и начали переговариваться, а тот всадник на белой лошади криво усмехнулся и спросил: «Он женился?»
— Ты ответил на это: «Мог бы он иначе находиться у своей жены?»
— Да, так я и сказал, Кара-Чоно.
— И только после этого, — заметил Бохурчи, — они спросили, далеко ли до нашей орды.
— Они хотят убить меня и похитить мою Борту, — сказал Темучин.
— Но ведь это были не тайчиуты, — возразил Бохурчи. — Ты сам говорил, Темучин.
— Нет, не тайчиуты. Тем был нужен я один, чтобы властвовать над вами и возвыситься над всеми, кто был под рукой моего отца, но эти четверо были, по-моему, из меркитов. Моя Оэлон-Эке, Мать Тучи, из меркитов. Мой отец Есугей похитил ее, когда она была еще совсем юной девушкой, а потом женился на ней. Что ж удивительного в том, что меркиты придут убить меня и похитить мою жену Борту? Только так я понимаю появление разведчиков в теснине.
Мы расстались.
Когда я подходил к своей юрте, буря улеглась.
Глава 6
ЧЕРНАЯ СОБОЛЬЯ ШУБА
Ночью выпал снег, а прошедший днем дождь слизал его. Груженные доверху разным скарбом повозки стояли в лужах. С островерхих крыш юрт стекали струйки воды, с деревьев тоже капала вода, овцы сбивались в тесные кучи и тупо поглядывали в сторону леса.
Никто из ордынцев не отправился на охоту, никто не пошел к реке половить рыбу.
Мы ждали, мы были вынуждены ждать, потому что не хотели раньше времени загонять скот в лес.
Воины, которые были посланы в дозор, а потом и другие, которые их подменяли, ничего тревожного пока не сообщали. Пожимая плечами, они говорили, что желтая степь пуста, только волки и шакалы шастают по ней под дождем в поисках добычи.
Так мы провели в ожидании и два, и три дня.
На четвертый Темучин приказал дозорным делать куда большие круги и не забыть заглянуть во все долины и теснины.
Дождь перестал, но солнце вроде бы не желало показываться нам, черные тучи нависли совсем низко и медленно кочевали к Керулену. Они закрывали от нас Бурхан-Калдун, который обычно с такой гордостью поглядывал на нашу орду.