Когда я повторил, он сказал еще:
— Договоримся так: когда мой старший брат, хан Тогрул, выступит в поход, он должен обойти по фронту у Бурхан-Калдуна моего друга Темучина, а встретимся мы у истока Онона. А я двинусь вверх по Онону, оставив войско брата слева. Потом один тумен — десять тысяч воинов брата — и мой тумен пойдут к верховьям Онон-реки и соединятся с вами у ее истока.
Джамуха подарил каждому из нас по обтянутой кожей кольчуге, а Темучину передал кривую саблю.
Глава 7
МЕСТЬ
Мы сидели на берегу.
Это было утром того дня, когда хан Тогрул со своими двумя туменами должен был подойти к Бурхан-Калдуну. Так мы условились.
Лошади стояли под седлами. Между седлами и крупами лошадей мы укрепили мешки с сушеным мясом, наши колчаны были набиты костяными стрелами, свои сабли, кинжалы и копья мы заточили и навострили. Возле небольшого числа нагруженных доверху повозок стояли старухи, надеявшиеся вскоре вновь увидеть своих дочерей.
Но сколько мы ни вглядывались в степь, войско хана Тогрула не появлялось.
Когда солнце закатилось за горизонт во второй раз, а мы как сидели, так и продолжали сидеть, Темучин тихо-тихо, чтобы никто, кроме меня, его не услышал, сказал мне:
— Это цена за обещанную нам ханом Тогрулом помощь. Он не такого знатного рода, как я, но сейчас сила за ним, и своим опозданием он хочет сказать мне, что, несмотря на свое более низкое происхождение, он стоит сейчас выше меня.
Мне вспомнились слова моего умершего отца, который говорил: дружить можно только с равными; когда один выше, а другой ниже — дружбе не бывать.
И я сказал Темучину:
— Выходит, дело обстоит так: он человек не столь высокого, как ты, происхождения, однако за ним сила. И он помогает сейчас тебе, человеку более славного рода, но потерявшему всякую власть.
— Так оно и есть, Кара-Чоно!
— Почему же он помогает тебе, Темучин?
— Потому что видит в этом пользу и для себя!
— Но ведь и ты выигрываешь. Разве он не должен опасаться, что твоей власти прибудет?
— Обязательно! Он всегда будет озабочен тем, чтобы я своей властью не превзошел его, чтобы моя власть была лишь опорой для него.
— Желание может остаться пустым желанием, Темучин!
— Оно им и останется, Кара-Чоно!
Темучин вскочил на ноги и быстро пошел вдоль реки, поглядывая на высокие деревья. Сначала я последовал за ним на расстоянии, потом зашагал рядом. Мы молча шли берегом по высокой траве, переступая через камни. Чайки плавно спускались к темному лесу, а потом закружили и опустились на огромный валун, лежавший на стрежне Керулена.
Я сказал Темучину:
— Ты обратился к хану Тогрулу с добрыми словами, и он ответил тебе словами, тоже идущими от сердца. Удивительно все-таки, что ваши слова не совпадают с вашими мыслями. Объясни мне это, друг!
Темучин остановился и посмотрел на меня. Улыбнулся. В его улыбке я уловил жалость к себе.
— Ты прав, Кара-Чоно, — начал он, сделав несколько шагов в сторону. — Однако со словами вот что происходит: когда рождаются новые мысли, устаревшие к тому времени слова умирают.
Меня вдруг охватил озноб. Светило солнце, а меня знобило.
Темучин удивился:
— Что это с тобой, Кара-Чоно?
— Ничего!
Это «ничего» так быстро сорвалось с моих губ, что я сразу пожалел об этом, не успев даже закрыть рта. Я хотел что-то объяснить ему, но не хватало мужества. Я хотел задать моему другу несколько вопросов, но зубы мои не разжимались. Страх сомкнул их. Я впервые не открыл своих мыслей Темучину.
Лишь на третий день после условленного могучее войско хана Тогрула начало стекаться в нашу долину у Бурхан-Калдуна.
Темучин и мы с Бохурчи подошли к березовой рощице, где некогда стояли шатры Борты. Расширившимися глазами наблюдали мы за тем, как широкая долина с ее холмами и теснинами заполняется бесчисленными всадниками.
Два тумена воинов!
Двадцать тысяч лошадей!
Двадцать тысяч сабель! И двадцать тысяч копий, которые колыхались высоко над головами воинов туда-сюда, как остролистая степная трава.
Я не знаю, что ощутил Темучин при виде этой тьмы воинов, но когда я заглянул в его глаза, неотрывно смотревшие вниз, в долину, я увидел в них такой огненный блеск, которого не замечал в них никогда прежде. Но он не проронил ни слова, а только обжег бок лошади нагайкой и поехал навстречу Тогрулу с улыбающимся лицом. Мы — за ним следом.