В нескольких днях пути на западном берегу той же реки стоял лагерем Таргутай со своими тайчиутами. Это, правда, было далеко, но все-таки ближе, чем от нашей орды в долине Бурхан-Калдуна. Слава Темучина росла, и повсюду в юртах и кибитках говорили о сыне Есугея, продолжающем дело своего отца. Конечно, и Таргутаю стало известно о победе Темучина над меркитами и о том, что Темучин возглавлял в битве войско кераитов и что теперь Джамуха со своими воинами живет в одной с ним орде. Мы стали во много раз сильнее, пусть и не такими могущественными, как тайчиуты. Однако слава о нас пошла по степи, и теперь уже Таргутай не посмеет насмехаться над нами и безнаказанно нападать на наш лагерь.
Иногда он все-таки засылал к нам своих разведчиков-тайчиутов, переодетых мирными охотниками, которые притворялись, будто просто-напросто заблудились, или делали вид, будто они и не тайчиуты вовсе, а из другого племени и оказались вблизи нашей орды чисто случайно. Но как ловко они ни притворялись, Темучин выслушивал их россказни с ухмылкой и ни одному из них не поверил. Но не возражал им, а принимал как гостей, одаривал как друзей, приглашал к застолью, пил с ними кумыс. Он даже отправлялся на охоту с тайчиутами-соглядатаями и следил за тем, чтобы им подгоняли дичь получше. Это настолько удивляло переодетых людей Таргутая, что они, опьянев от хмельного кумыса, начинали откровенничать:
— Как это получается, что вождь тайчиутов, наш лучший друг, отнимает у нас дорогие меха и лучших лошадей, а Темучин дарит нам дорогие халаты и благородных скакунов, хотя он нам и не друг?
Темучин не отвечал им. Пусть опьяняются его подарками, а не его словами. Он был хитер и знал, что подарок действует сильнее тысячи слов. После того как он так великодушно принимал соглядатаев, к нам прибивались целые группы воинов, которые прежде были более-менее дружны с Таргутаем, но теперь просили разрешения остаться в орде Темучина.
Мой друг оказывал гостеприимство и им, не делая никакой разницы между вновь прибывшими и теми, кто был с нами уже давно.
Вот так с одного восхода солнца до другого и росло число кибиток и юрт, мужчин и женщин, лошадей и овец в орде Черного Сердца, самой большой из всех, какие у нас были прежде. И хотя силы его все время прибывали, мы не слышали из уст Темучина, что близится то время, о котором он мечтает. Он не говорил ни слова о Таргутае и не проклинал те племена, которые после смерти Есугея по-предательски оставили лагерь матери Темучина — Матери Тучи. Когда мы по вечерам собирались у костров, старики рассказывали нам предания о геройских подвигах, сказания наших дедов и отцов.
В сказаниях этих говорилось и о молодом герое, который придет, объединит и сплотит все монгольские племена. И тогда наступит мир между всеми людьми, живущими в юртах, придет конец кровопролитию, жен не будут больше отрывать от мужей, а детей от матерей, по степи будут грохотать тысячи конских копыт и никогда больше не будет недостатка в молоке и мясе. Ему обещано покровительство Вечного Синего Неба, которому все они поклоняются и приносят жертвы, на нем, на молодом герое, будет благословение Неба. Так говорилось в сказаниях.
Бохурчи, самый молодой и пылкий из нас, воскликнул однажды:
— Он уже пришел! Это Темучин! Его зовут Темучин — Стальной Нож!
Однако Темучин молчал, и остальные тоже ничего не говорили, хотя многим было что сказать — не один Бохурчи думал так. Но у костра сидел еще и Джамуха, и ему вряд ли понравилось бы, что у него на глазах одного вождя превозносят, а о другом даже не упоминают.
И однажды старики велели принести большую баранью кость, красивую белую лопаточную кость только что зарезанного барана. Они хотели узнать у духов имя грядущего великого героя по обычаям седой старины. Кость положили в огонь.
Тишина.
Кость начала обугливаться.
Шаман Гекчу, умевший писать, читать, толковать сны и вопрошать духов, был единственным, способным разгадать загадку. Он-то время от времени и переворачивал кость в костре.
А мы не отводили от него глаз, сгорая от любопытства, что-то он нам скажет? Иногда случалось, что кость лопалась пополам, и тогда тайна оставалась сокрытой. Так бывало не раз и не два…
Но на сей раз все как будто шло к счастливой развязке. Кость хрустнула, и по ней побежали трещинки — тонкие и потолще, короткие и подлиннее, они избороздили всю поверхность кости.
Шаман достал кость из костра железными щипцами, помахал в воздухе, чтобы остудить, и, осторожно взяв кончиками пальцев левой руки, приблизил почти вплотную к виску. Он к чему-то прислушивался, закрыв глаза, потом опустил кость пониже и впился в нее глазами. И вдруг прошептал: