Темуджин поблагодарил Вечное Синее небо за спасение матери, а потом велел Боорчу, Джелме и Бельгутею скакать к хану Тоорилу за подмогой. Сам же, вместе с Хасаром, отправился в иные земли, на реку Онон.
До Темуджина дошли слухи, что там стал в большой силе и почете юный хан джардаранов Джамуха. Когда-то он спас Темуджину жизнь, предупредив его о коварстве тайджиутов.
Тогда мальчики побратались, став андами. Теперь сын Есугея решил попросить у побратима помощи.
Полгода ушло на создание воинского союза. Джамуха тепло принял Темуджина, а услыхав рассказ о злодеяниях меркитов воскликнул:
— Постель твоя опустела, брат! Половина груди твоей оторвана. Мое сердце от этого полнится скорбью. Что ж, мы раздавим подлых меркитов и освободим нашу госпожу Борте!
Двадцать тысяч кераитов вывел из своих степей хан Тоорил, две «тьмы»[16] джардаранов пришли с Джамухой. И множество охочих людей из разных племен встали под туг Темуджина — степь еще не знала такого огромного войска. Но и враг был силен. Хан удуут-меркитов Тохтоа-беки призвал себе на подмогу увасов и хаатов, меркитские племена, кочевавшие от степи Буур-кеер до реки Селенги.
В этой войне победу мог одержать лишь тот, кто сумеет разгадать замыслы врагов и ударить в самое слабое место. Но самое главное — нужно было спешно и тайно перебросить через огромные расстояния войска и обозы. По уговору, отряды Тоорила и Темуджина встречались все у той же горы Бурхан-халдун, а у истоков Онона к ним должен был присоединиться Джамуха со своими джардаранами.
Темуджин впервые столкнулся с трудностями войсковой организации. Нещадно нахлестывая коня, он целыми днями носился среди расположившихся у подножия священной горы воинских станов, плетью и мечом добиваясь безоговорочного подчинения. Волк помогал ему, устрашая строптивых и заносчивых. Сына Есугея-багатура зауважали — все видели, что это не просто юноша из знатного рода, но и настоящий вождь, готовый, если надо, на все.
Кераиты подошли к горе на несколько дней позже уговора — Темуджин поклонился названному отцу Тоорилу, а потом сказал, цедя слова сквозь зубы:
— Разве мы не договаривались и в бурю на свидание, и в дождь на собрание приходить без опоздания? Разве отличается от клятвы ханское «да»?
Изумленный Тоорил признал, что виноват и заслуживает выговора. Затем соединенное войско выдвинулось к Онону, встретилось с отрядами Джамухи и пошло на север, навстречу врагу.
Тохтоа-беки вместе со своими воинами кочевал в тот момент бескрайней Буур-кеер. Он был уверен, что его противники начнут войну не раньше осени и не слал гонцов к другим меркитским племенам.
Джамуха и Тоорил намеревались дождаться утра и тогда атаковать меркитов, но Темуджин, чье сердце грызла змея тоски, приказал идти в бой с марша. Лавина конных накрыла становище Тохтоа-беки. Каждый воин объединенной армии, будь то кераит, джардаран или нукер Темуджина, держал в правой руке меч, а в левой факел.
Меркиты, застигнутые врасплох, даже не думали о сопротивлении. Их рубили мечами, кололи копьями, убивали палицами и топорами. Тысячи мужчин и женщин в панике бежали в ночную степь, а следом за ними летела погоня — отряды конных. К рассвету стало ясно — мужчин убили почти поголовно. Из трехсот человек, участвовавших в нападении на курень Темуджина, не ушел ни один. Лишь хан меркитов Тохтоа-беки с горсткой воинов сумел бежать по Селенге к Байкалу.
Темуджин сражался наравне с простыми нукерами. Меч его почернел от крови, доспехи были посечены, конь изранен. Серебряный волк гнал сына Есугея вперед. Громко выкрикивая имя жены, Темуджин носился меж врагов, безжалостно истребляя их, и к утру нашел Борте в одной из юрт. Она вышла ему навстречу, взялась за узду коня и заплакала, не в силах посмотреть мужу в глаза.
Тогда Темуджин отправил гонцов к Тоорилу и Джамухе со словами:
— Я нашел то, что искал. Остановимся здесь.
И вот теперь они сидят у очага и молчат. Но молчание не может быть вечным. Разгром меркитов — только начало. Впереди новые походы, новые битвы. И Темуджин, отбросив пустую чашу, поднялся на ноги.
— Борте… Жизнь моя! Вечное Синее небо милостиво к нам, мы снова вместе. Забудем прошлое.
И впервые за много дней подняла глаза на мужа красавица Борте. Отложив вышивку, она сказала, словно продолжая прерванный разговор:
— У Тоорила Кераитского много крепких воинов. Джамуха называет тебя старшим братом, но его джардараны сильны. Твое же войско разойдется, когда война закончится. Нужно сделать всех монголов одним народом, у которого будет только один вождь — ты, Темуджин.
Он обнял жену, прижал к себе, чувствуя ее упругий живот, в котором толкался ребенок.
— Мы назовем нашего сына Джучи — Нежданный. Я сделаю так, как ты говоришь. Хурра!
— Мистер Новикофф, смотреть направо… — Майор Бейкоп толкает меня под локоть. — Ваша видеть? Блэк стоуне…
— Я вижу. Действительно черные камни. Они высятся на головокружительной высоте, над скалами.
— Это есть не просто так! — взволнованно объясняет мне англичанин. — Май бинокуляр хорошо видеть! Это есть выход!
То, что рассказывает майор, и в самом деле очень важно и интересно. Похоже, у нас появляется если не шанс, то хотя бы намек на возможность выбраться из хроноспазма.
— Птицы, — майор резко проводит рукой слева направо, — лететь. Отсюда. Вы понимать?
— А что, просто так птицы не улетают?
— Невозможно. Прилететь да, улететь нет. Но там — можно!
— Значит, все дело в этих черных камнях, — не отрывая бинокля от глаз, бормочу я. — И если добраться до них…
Бинокль у Бейкопа очень хороший, немецкий, фирмы «Карл Цейсс». Он так приближает, что создается иллюзия — до загадочных камней рукой подать. Но опустив бинокль, я вижу — тут минимум три километра сплошных скал, отвесных склонов, осыпей, утесов, нависших над бездной. Не то что добраться — даже дострелить до обелисков невозможно.
— Линза! Между камни появляться линза. Туда улетать птицы, как в окно! — майор опять жестикулирует, разводя руки в стороны и рисуя окружность.
— Линза?
— Сиять! Линза излучать свет. Очень яркий.
— Да, я понял, — киваю майору, хотя на самом деле мне ни черта не понятно.
Ответов нет. Есть только предположения, гипотезы. Мы с Бейкопом обсуждаем их каждый вечер под джин, бекон и галеты. Я живу у майора несколько дней. После того, как Нефедов убил меня на арене Колизея, я решил больше не иметь с профессором ничего общего. Очнувшись на рассвете, я поднялся на ноги и пошел прочь от Колизея. К вечеру ноги сами принесли меня к скалам, где обитал майор. Он встретил меня радушно и сказал, что сразу обратил внимание: я — настоящий джентльмен.
Бейкоп, страдающий от отсутствия собеседников, с удовольствием рассказывал мне о своей жизни, о людях, с которыми ему довелось общаться. Большинство английских фамилий мне ничего не говорили, но истории об Артуре Конан Дойле и Редьярде Киплинге я слушал с большим интересом.
В свою очередь, я по мере сил более подробно знакомил майора с теми событиями, что произошли в мире за годы его вынужденного заточения. Постепенно наши разговоры от воспоминаний перешли к обсуждению планов на будущее. В хроноспазме слово «будущее», конечно, звучало смешно, но я не обращал на это внимания. Я твердо решил вырваться из этого адского рая или райского ада, кому уж как больше нравится.
Бейкоп поначалу отнесся к моей затее скептически.
— Мистер Новикофф поверить мне — много лет я искать выход. Невозможно.
— Очень даже возможно, — убеждаю я его. — У нас говорят — одна голова хорошо, а две лучше. Не надо отчаиваться, мистер Бейкоп. Прорвемся.
И мы прорываемся, целыми днями обследуя долину. Однако о черных камнях Бейкоп рассказывает мне только сегодня.
— Я думать — это галлюцинация. Ведь так не бывать…
— А хроноспазм — «бывать»? — я со стаканчиком джина в руке расхаживаю перед майором. — Вы же понимаете, как важны ваши наблюдения. Получается — нам всего лишь надо добраться до этих камней! И тогда можно будет выбраться отсюда!