— «Всего лишь», — теперь уже Бейкоп передразнивает меня. — Я много думать. Подняться по скала — невозможно. Построить аэростат — невозможно…
— Почему?! Сделаем оболочку из шкур оленей и антилоп, наполним ее горячим воздухом…
— Невозможно! Не успеть. Один день — и все возвращаться…
— Ах да… — я развожу руками. — Хроноспазм!
— Как подниматься по скала? Строить катапульта? Садиться на динамит?
— Динамит, кстати, очень бы пригодился, — говорю ему, думая уже о другом.
— Есть динамит. У меня, — важно произносит Бейкоп, и прежде чем я осознаю его слова, откидывает брезент со своего импровизированного стула.
Зеленые ящики. На крышках белой краской выведено под трафарет: «Dynamite sticks[17]».
Плот мы с майором делаем в два топора. Наверное, никто в истории человечества не рубил деревья так быстро. Даже под страхом смертной казни. Собственно это даже не плот — три кривых толстых ствола, кое-как связанных ивовыми прутьями. Они способны держать одного человека или три ящика динамита. Мы вроде бы укладываемся в график. Очень важно сделать все ранним утром — чтобы максимально задействовать отпущенное нам хроноспазмом время. Грузим ящики на плот. Майор присоединяет к одной из шашек огнепроводный шнур, изобретенный его соотечественником Уильямом Бикфордом, запихивает шашку в нижний ящик. Я достаю махандское огниво, чиркаю кресалом. Шнур шипит, как тысяча рассерженных кошек. Мы отталкиваем плот от берега и начинаем считать вслух. На ста сорока одном шнур должен догореть. По нашим прикидкам, в этот момент динамит окажется метрах в пяти от устья реки, под скалой.
План наш прост и даже отчасти наивен. Взорванная скала перекроет подгорное русло реки. Вода начнет подниматься. В долине образуется озеро. К вечеру уровень воды должен достичь неприступных утесов. Если мы на втором плоту сумеем достичь этого места, то к четырем утра доберемся до камней.
Что будет потом — неизвестно никому. Бейкоп, впрочем, говорит, что бог-то наверняка знает, но нам от этого не легче.
— Восемьдесят три, восемьдесят четыре… — бормочу я.
Майор дублирует меня по-английски. Шипения шнура уже не слышно — вода уносит плот к скалам.
— Сто шесть, сто семь, сто восемь…
Топот копыт за нашими спинами. Черт, как не вовремя кого-то принесла нелегкая!
— Сто пятнадцать, сто шестнадцать…
— Доброе утро, господа!
Я узнаю голос штабс-капитана Слащева.
— А чего-то вы тут делаете?
Ага, это уже Нефедов.
— Какое чудесное утро! — похоже, Слащев уже успел принять стакан спирта.
— А что там плывет? — глазастый Нефедов замечает наш приближающийся к скальной щели плот.
— Сто тридцать один, сто тридцать два, — шепчу я.
— Господин профессор, — с обидой в голосе обращается к Нефедову штабс-капитан. — Мне кажется, или с нами не желают разговаривать?
— Джентльмены, сорри! — отвлекается от счета Бейкоп. — мы есть быть заняты.
— Чем это, интересно? — я слышу, как Слащев спрыгивает с лошади.
Плот скрывается под скалой.
— Сто тридцать восемь, сто тридцать девять, сто сорок… Ложись!! — ору я на всякий случай.
Два боевых офицера и опытный Нефедов выполняют команду с отменной скоростью и четкостью. Взрыва мы не слышим. Просто вдруг вздрагивает земля, скальный массив выбрасывает из всех трещин и щелей пыль, мгновенно исчезая в бурой дымке, а потом огромный утес, под который уходит река, проседает и рушится. Грохот бьет по ушам. Ему на смену приходит тяжелый подземный гул. Скалы проваливаются одна за другой, исчезая в какой-то исполинской каверне. Но самое страшное не это. Из-под них вдруг вырывается пенистый поток, широко разливающийся по долине.
— Вы это… одурели, что ли?! — тыча пальцем в надвигающийся водяной вал, кричит Нефедов.
— По коням! — орет Слащев, взлетая в седло.
Поздно. Я вижу округленные ужасом глаза майора, хватаю лежащий на земле карабин — и тут нас накрывает. Меня подхватывает, словно ветку, куда-то несет, переворачивая. Сжимая цевье карабина, я задерживаю дыхание и молю всех богов — только бы не захлебнуться…
Подниматься по скалам вместе с прибывающей водой — странный способ восхождения. Я удерживаюсь на камнях тех пор, пока вода не подступает к самым ноздрям, затем я всплываю и перебираюсь на очередной уступ. Вода холодная. У меня зуб на зуб не попадает. Вожделенные черные камни находятся прямо надо мной. Закатное солнце светит ярко, каждая глыба, каждая трещина видны, как на ладони.
А вот долины Неш больше не существует. Точнее, вода еще не окончательно затопила дальний от меня, северный ее край. А тут, у нас на юге, уже разлилось огромное мутное озеро. По его поверхности плавают вырванные с корнем деревья, трупы животных и людей. Наверное, примерно так же выглядели воды Всемирного потопа, залившего в доисторические времена всю землю.
Над новообразованным озером кружат потерявшие свои гнезда птицы. Однажды я видел живого человека. Он проплыл метрах в ста от меня, держась за какую-то корягу. Я кричал ему, думая, что это майор, но одинокий пловец меня не услышал. Его затянуло в водоворот, мелькнули руки, темное пятнышко головы…
Бедняга Бейкоп сгинул вместе с Нефедовым и Слащевым, когда нас накрыло водяной горой. Я не ахти какой пловец, поэтому немало удивился, когда у меня получилось вынырнуть да еще и не потерять карабин. Впрочем, везение на этом закончилось — оружие очень тяжелое, вода бурная, а до подножья скал плыть довольно далеко. И я бы непременно утонул, но течение вынесло меня к своеобразному плавучему острову, состоящему из веток, сухой травы, земли, тростника и всякого мусора. Держась за этот созданный самой природой плотик, я медленно пересек бурлящие воды и выбрался на скалы.
Поднимаясь вместе с водой все выше и выше, пытаюсь понять, что же произошло. По всей видимости, под скалами находилась огромная пещера с подземным озером. Взрыв динамита обрушил ее своды, и вода хлынула наружу, в долину. Иного объяснения у меня нет.
Солнце опускается совсем низко. Закат окрашивает все вокруг в багрянец. Алые облака плывут по небу, напоминая куски окровавленного мяса. Скоро начнет темнеть. Выбираюсь на ноздреватую глыбу, прикидываю расстояние до ближайшего камня. Еще плыть да плыть… Сжать зубы и сконцентрироваться на подъеме. Надо добраться туда до четырех утра. Не упасть не потерять сознание, не утонуть в конце концов. Добраться и досидеть до рассвета. В четыре утра должна появиться линза. В четыре утра можно будет попробовать пройти в нее. Проследовать за птицами. И неизвестно еще куда…
Смеркается. Солнце село за зубчатую стену гор. В быстро наступающей темноте слышу плеск воды и голоса.
Голос Нефедова я узнаю из тысяч других, все же с этим человеком мы съели не один пуд соли. С кем беседует профессор, тоже понятно, хотя я с гораздо большим удовольствием услышал бы голос майора Бейкопа.
Но, в конце концов, все мы — люди, а люди должны помогать друг другу, тем более в нынешних обстоятельствах. И я кричу в темноту:
— Эй, сюда!
— Стреляй, Артем! — хрипит Нефедов, пятясь к костру.
Револьвер дрожит в руке профессора. От страха он жмет и жмет на спуск. Патроны в барабане уже расстреляны, и оружие издает лишь сухие металлические щелчки.
Мерзкое хихиканье доносится теперь со стороны высохшего дерева. Я вскидываю карабин. Два патрона. Всего два. Эта тварь перемещается очень быстро. Еще она невероятно живуча. Несчастный Слащев стрелял в упор. Он разрядил в плоскую голову, покрытую жесткой седой шерстью — или волосами? — барабан своего нагана. И был убит. Тварь оторвала ему голову, выломала руку и убежала в ночь, подскакивая на ходу, словно обезьяна. Но это не обезьяна, потому что я точно знаю: не бывает обезьян-людоедов. А тварь — людоед. Она на моих глазах отгрызла палец с оторванной руки Слащева.