Я передвигаюсь к дверце, откидываюсь назад. «Фиат» подъезжает к поднявшему руку человеку. Рядом стоит второй. А еще четверо застыли шагах в пяти, широко расставив ноги. Оружие — диковинные автоматы, у которых рожок вставляется позади пистолетной рукояти — они держат наизготовку. Засученные рукава, темная форма, маленькие погоны. Невольно вспоминаются фильмы про Великую Отечественную. Не хватает только гортанного окрика: «Хальт! Аусвайс!».
Дуэн вываливается из машины, бойко оббегает ее спереди, на ходу что-то весело говоря патрульным. Говорят они по сербски. Ну, или по-сербско-хорватски.
- Пацаны, если че — прикроемся машиной и будем уходить в зеленку, вот, — цедит Шпала.
Молчим, наблюдаем. Дуэн достает документы, не переставая сыпать словами. Кажется, он рассказывает какой-то анекдот.
Тот патрульный, что стоит ближе к нему, кивает, второй улыбается. Просмотрев документы, они возвращают их нашему провожатому.
Фу-ух, вроде, пронесло.
Улыбчивый патрульный — такой же носатый и чернявый, как и Дуэн — стволом автомата указывает на «Фиат», что-то спрашивает. Толстяк машет руками, смеется, идет к машине.
- Штанд[12]! — рявкает патрульный, передергивая затвор. — Руке горе[13]!
Дуэн, не переставая смеяться, вдруг срывается с места и бежит вдоль дороги. Он пробегает мимо машины и я вижу, что у него совершенно белое лицо, на котором застыла яростная гримаса. Патрульные бегут следом. Дуэн выхватывает из-за спины большой черный пистолет и стреляет. Два выстрела отдаются в скалах гулким эхом.
Грохочут автоматы. Стреляют все — и те двое патрульных, что бегут сейчас за Дуэном, и четверо их товарищей. Пули звонко целуют багажник «Фиата». Кол пригибается, закрыв руками голову. Шпала лезет из машины. Я тоже распахиваю дверцу. Теперь надо выскочить и попытаться прикрыться машиной.
Один из патрульных падает на обочину — автомат отлетает к моим ногам. Действуя скорее на инстинктах, чем осознано, хватаю его, вскидываю — и соображаю, что против меня четверо стрелков.
Целиться времени нет, стреляю «переводом» — ловлю в прорезь голову левого крайнего, нажимаю на спусковой крючок и быстро двигаю стволом к следующему патрульному.
Выстрел! Еще! Еще один!
И наступает звенящая тишина.
- С-сука! — рычит Шпала, зажимая правый бок.
По его рубашке расплывается кровавое пятно.
- Щас я, щас! — торопливо бормочет Кол, роясь в сумке.
Он достает аптечку, зубами разрывает упаковку стерильного бинта.
Прихрамывая, возвращается Дуэн. У него тоже ранение — пуля зацепила мякоть руки. Второго патрульного он застрелил, тот валяется в трех шагах от машины.
- Друже! — восторженно говорит мне Дуэн, баюкая руку. — Ты метак! Меткий! Ово добро!
И обращаясь ко всем, показывает стволом в сторону гор:
- Мора итти[14]!
- У нас трехсотый, — откликается Кол, бинтуя Шпалу.
Тот скрипит зубами, но улыбается.
- Ерунда! По ребрам скользнуло.
- Ты ж сам ранен, друг, — говорю я Дуэну.
- После, — машет он пухлой рукой. — Море итти! Брзо[15]!
До Книна, точнее, до позиций сербских войск над городом, мы добираемся уже в темноте. Дуэн кричит пароль, получает отзыв, и мы карабкаемся на взгорок, через который проходят окопы полного профиля.
Нас определяют в «отдвоену чету», отдельную роту, простыми бойцами. Кол пытается что-то сказать насчет своей узкой военной специализации, но ему отвечают, что сейчас «треба много льюди».
Личный состав нашей роты живет в настоящей казарме, длинном бараке, выстроенном в лесу. До войны тут, видимо, был какой-то сельскохозяйственный склад. Запах зерна не выветрился до сих пор.
Тусклая лампочка, ряды железных коек, десятка три мужиков в военной форме. Повсюду развешено оружие, лежат вещи, мешки. Нас принимают настороженно, но как только выясняется, что мы русские, отношение меняется.
- Руски добро! Ми брачья! — слышится со всех сторон.
Беззубый парень с забинтованной шеей азартно вопит, подпрыгивая на койке:
- Усташе край[16]!
Потом появляется фляга, звенят стаканы.
- Добро здравле! — кричат сербы.
Каждый хочет выпить с нами. Пьем мы что-то очень крепкое, похожее на бренди. Я быстро хмелею. Вспоминаю — и говорю Шпале:
- А ведь сегодня первое января! С Новым годом!
- Нова година! — подхватывает казарма.
Концовки этого вечера я не помню — отрубаюсь.
Здесь всюду горы. Но совсем не такие, как в Афганистане. Там — голый камень, щебень, песок, пыль. Сухо и жарко. Растительности — самый минимум, в основном какие-то шипастые жесткие стебли, скрученные, переплетенные и оттого напоминающие колючую проволоку.