Воин имел два лука, два колчана, причем в каждом было от тридцати до шестидесяти стрел, меч (если он был), боевой топорик и железное точило для заточки стрел, прикрепленное к колчану. Кроме оружия у каждого имелись волосяной аркан, веревка, шило для проделывания дырок в коже, иголка и нить, железный котелок, два кожаных бурдюка для воды, десять фунтов грута — по полфунта на день. Каждый десяток имел юрту, которую везли на запасных лошадях, так что отряд был полностью автономен. Если у них было вяленое мясо, они размягчали его, кладя под седло на весь день езды. Следует заметить, что в монгольском языке слово «бедняк» производится от глагола «идти пешком».
Я не стал вводить в повествование историю, когда Оэлун показывает мальчикам, что отдельную стрелу можно сломать, а вот пучок стрел — нет. Это классическая метафора: сила — в единении.
Союз Тэмучжина с Тогрулом кераитским позволил ему создать из своих последователей успешный боевой отряд под покровительством сильного хана. Если бы он не увидел в китайцах кукловодов, которые тысячи лет дергали его народ за ниточки, как марионеток, возможно, он так и остался бы местным феноменом. Однако случилось так, что он сумел представить себе нацию, которая потрясет мир. Прежде невероятное военное искусство монголов всегда обращалось друг против друга. Постоянно окруженный врагами, практически из ничего, Тэмучжин поднялся, чтобы объединить всех под своей рукой.
От того, что случилось потом, содрогнулась Вселенная.
Конн Иггульден
«Повелители стрел»
Моей дочери Софи
Очень признателен Джону Фликеру, не позволившему «Чингису» сойти с верного пути и помогшему значительно улучшить описание битвы на перевале
Вот идет народ от севера, и народ великий. Держат в руках лук и копье; они жестоки и немилосерды: голос их шумен, как море; несутся на конях, выстроились как один человек, чтобы сразиться.
ПРОЛОГ
Хан найманов был стар. Холодный ветер с вершины пробирал его до костей, вызывая дрожь. Далеко внизу собранная ханом армия сражалась с войском человека, который называл себя Чингисом. У подножия горы больше дюжины племен плечом к плечу с найманами отражали вражеские атаки, набегавшие одна за другой, как волны. Крики и стоны разносились в чистом горном воздухе, достигали ушей хана. Видеть битву он не мог, потому что почти ослеп от старости.
— Расскажи, что сейчас происходит, — велел он шаману.
Кокэчу не достиг и тридцати лет, глаза его были зорки, однако сейчас их застилала скорбь.
— Джаджираты опустили луки и мечи, мой повелитель. Храбрость покинула их, как ты и предполагал.
— Не слишком ли много чести оказывают они ему своим страхом? — проворчал хан, плотнее запахивая на сухощавом теле халат. — Расскажи о моих найманах: сражаются ли они?
Кокэчу ответил не сразу — долго смотрел вниз, на смешение людей и лошадей. Чингис застал их врасплох, внезапно появившись из бескрайних степей на рассвете, хотя лучшие лазутчики утверждали, что он подойдет еще не скоро. С жестокостью победителей воины Чингиса атаковали найманов и их союзников; впрочем, у тех еще оставался шанс отразить нападение. Кокэчу мысленно обругал джаджиратов: когда они спустились с гор, их было так много, что все считали победу над врагом делом решенным, а союз племен, невозможный еще несколько лет назад, казался великим и могучим. Он продержался до первого боя, а затем страх расколол его, и джаджираты дрогнули.
Шаман видел, как некоторые из радушно принятых ханом иноплеменников обратили оружие против своих братьев, и не смог сдержать проклятий. Свора псов, рвущихся туда, где сильнее пахнет падалью!
— Еще сражаются, мой повелитель, — произнес наконец шаман. — Они устояли против атаки, их стрелы жалят людей Чингиса, раня и убивая.
Хан найманов стиснул костлявые руки с такой силой, что побелели суставы.
— Хорошо, Кокэчу, но я должен спуститься и ободрить людей.
Шаман обратил лихорадочный взор на человека, которому служил всю сознательную жизнь.
— Повелитель, не ходите, иначе погибнете. Мне было видение. Ваши слуги удержат эту гору, даже если против них выступят духи мертвых.
Он отогнал угрызения совести. Хан доверял ему, но, когда враг смял первые ряды найманов, Кокэчу почуял в летящих стрелах собственную смерть. Теперь ему хотелось только одного — бежать.