Выбрать главу

Люди с натугой положили тяжелый камень на решетку. Когда они ушли, Тэмучжин попытался молиться. К его изумлению, молитва придала ему сил, и до рассвета он просидел, прижавшись к холодной склизкой стене. Временами он погружался в чуткий сон. Его желудок был пуст, и опорожняться было нечем, но это не послужило ему утешением. Ощущение было таким, словно он всегда был голодным и избитым. Где-то там осталась жизнь, в которой он был счастлив и ездил с братьями к красной скале. Он цеплялся за эту мысль, словно за свет во тьме, но и она покинула его.

Перед рассветом Тэмучжин услышал шаги и увидел темную фигуру, склонившуюся к решетке и закрывшую звезды. Тэмучжин скривился в ожидании потока мочи, но вместо этого незнакомец заговорил.

— Кто ты? — послышался шепот.

Тэмучжин не поднимал головы, но гордость снова вспыхнула в нем, и он ответил:

— Я старший из оставшихся в живых сыновей Есугэя, хана Волков.

Перед глазами начали мелькать вспышки, и Тэмучжин подумал, что теряет сознание. Он вспомнил слова, что некогда говорил отец, и дерзко произнес:

— Я земля, я кости холмов. Я зима. Когда я умру, я приду к тебе в самую холодную ночь.

Он гордо поднял голову, решив не показывать своего унижения. Тень не шевелилась, но через некоторое время прошептала несколько слов и исчезла. Звезды опять заглянули в яму.

— Кто ты таков, чтобы советовать мне не отчаиваться? — спросил Тэмучжин.

ГЛАВА 18

Солнце проходило по небу прямо над головой Тэмучжина. Его сияние было приглушено густым облаком, и пленник мог, не жмурясь, смотреть на оранжевый диск. После холодной ночи тепло, хоть и слабое, всегда радостно. Утром, когда Тэмучжин пришел в себя, первым делом он вытащил ноги из замерзшей грязи, затем стал топать ногами и колотить рукой об руку до тех пор, пока кровь не побежала по жилам. Один уголок ямы он отвел под отхожее место, но нечистоты все равно были прямо под ногами, и к третьему дню вонь в яме стояла невыносимая. Через решетку залетали рои мух, и он убивал время, ловя их ради забавы живьем.

Пленнику кидали хлеб и баранину, хохоча над его усилиями поймать их прежде, чем они упадут в нечистоты. Когда ему в первый раз пришлось есть поднятое с земли, желудок болезненно свело, но выхода не было — иначе он бы умер от голода. Тэмучжин проглотил кусок, лишь пожав плечами. Каждый день он отмечал камешками время по перемещению тени, чтобы хоть так скрасить тупое времяпрепровождение и забыть об унижении.

Он не понимал, зачем Илак бросил его в эту яму, а не убил тотчас. Наедине с собой Тэмучжин воображал, что Илака заела совесть, что он не в силах убить сына Есугэя. Может, его поразила какая-то мерзкая болезнь в знак проклятия. Тэмучжин утешал себя такими картинами, а потом думал, что на самом деле Илак, наверное, уехал на охоту. Или придумывает для него ужасную смерть. Тэмучжин давно понял, что окружающий мир гораздо менее приятен, чем его собственный вымышленный мир.

Когда сняли камень и отбросили решетку в сторону, Тэмучжин почти с облегчением осознал, что смерть наконец пришла. Он протянул руки и позволил вытащить себя наружу. Услышал вокруг себя голоса собравшихся соплеменников и понял, что ожидается нечто из ряда вон выходящее. Тэмучжин даже не обратил внимания, когда вытаскивающий его человек схватился за сломанный палец и тот хрустнул.

Когда его поставили на землю, Тэмучжин рухнул на колени. Он видел вокруг лица более чем сотни людей и даже узнал некоторых. Кое-кто насмехался над ним, малышня бросала в него камни. Но у большинства в глазах стояла тревога, скрытая за маской равнодушия.

Тэмучжин приготовился к смерти, к концу. Годы, прожитые без племени, были подарком судьбы, какими бы трудными они ни были. Он видел и радости, и печали. И сейчас поклялся себе расстаться с жизнью достойно. Этого требовали его кровь и отец.

Илак сидел на троне, который вынесли на солнечный свет. Тэмучжин бросил на него взгляд и отвел глаза, предпочитая смотреть на соплеменников. Несмотря на то что ему многое пришлось из-за них пережить, душа успокаивалась от взгляда на эти лица. Не обращая внимания на Илака, Тэмучжин улыбался и кивал тем, кого хорошо знал. Они не осмеливались отвечать ему, но он видел, как выражение их глаз чуть смягчалось.

— Я бы привел его сюда с честью, — внезапно взревел Илак, обращаясь к толпе. Он опустил свою огромную голову и покачал ею с серьезным видом. — Но увидел, что он живет как зверь, лишенный людских добродетелей. Даже крыса может укусить. Но когда он убил моего воина, я приказал притащить сюда этого бродягу без роду-племени. Ради свершения правосудия. Должны ли мы его судить? Должны ли мы показать, что Волки не размякли?