Благодаря стычкам и набегам, описываемым в «Сокровенном сказании монголов», постепенно выковывалась армия Тэмучжина. Около 1200 года у монголов ещё не было настоящей армии. Кочевники были в первую очередь скотоводами. Их главным делом было выращивание поголовья и использование его как основного жизненного ресурса. В свободное от забот о стадах время монголы занимались ремонтом повозок, плетением верёвок, изготовлением стрел, войлока для юрт и необходимой одежды.
К этим повседневным видам деятельности добавлялась обработка шкур, которая требовала особых навыков. Кочевники давно заметили, что при помощи дыма и жира можно размягчать шкуры, используемые для одежды. Лесные охотники в своё время, вероятно, обнаружили, что кора некоторых деревьев обладает дубильными свойствами. Археологические раскопки в Керчи на Крымском полуострове, а также в Узбекистане и некоторых районах Южной Сибири показывают, что кочевые народы, такие как скифы или саки (азиатские скифы), одевались приблизительно так же, как и монголы: кожаные туники и штаны, подпоясанные узким ремнём; на ногах — сапоги, доходящие до колен. В погребальных курганах долины Пазырыка на Алтае рядом с территорией Монголии советские археологи обнаружили большое разнообразие предметов из кожи, включая части конской сбруи. Эти ремесленные изделия, возраст которых превышает 2500 лет, доказывают, что древние кочевые народы умели хорошо выделывать кожу. Некоторые из найденных предметов украшены аппликациями из кожаных пластинок.
Шкуры и меха, которыми пользовались монголы, были в основном овечьими и козьими. Из этих дублёных или сыромятных шкур делали тулупы — длинные или короткие шубы, которые застёгивались на груди на левую сторону — по тюркскому обычаю, а позднее на правую — по китайской моде. Под этими шубами мехом внутрь или наружу носили тканую одежду, которую приобретали или захватывали как добычу у осёдлых народов, поскольку сами ткачеством не занимались. Такая одежда, открытая спереди, позволяет легко садиться на лошадь. Монголы её практически не снимали. Согласно всем известным свидетельствам, она была постоянно грязной и пропитанной жиром. Благодаря последнему — дольше сохраняла эластичность и прочность. Монголы носили штаны, которые заправляли в мягкие сапоги с загнутыми мысками, что можно видеть на китайских картинах того времени. В сильные холода надевали вторые, более лёгкие войлочные сапоги, которые использовались как чулки. Костюм завершали шапки самых разных видов: войлочные остроконечные, какие до сих пор носят в некоторых районах Центральной Азии, шапки-треухи, напоминающие русскую ушанку, или тюрбаны.
Рубрук подробно описывал одежду монголов, которых встречал по пути: «Что до их одежд и облачений, то будет вам ведомо, что из Китая и других стран Востока, а также из Персии и других южных стран они получают шёлковые с золотыми нитями и хлопковые ткани, которые носят летом. <…> На зиму они готовят себе по меньшей мере две шубы, одну мехом внутрь, прямо на тело, другую мехом наружу — против ветра и снега. По большей части они делаются из меха волка, лисицы или папиона [рыси?]. Находясь в доме, они носят другие, более лёгкие шубы. Бедняки носят шубы мехом наружу, изготовленные из шкур собак или коз. Богачи подбивают свою одежду шёлковыми очёсами, бедняки — хлопком». Почти такое же описание даёт на пороге XX века Жирар де Риалль: «Их одежда, и мужская и женская, состоит из штанов из хлопковой ткани или овечьей кожи, которые на талии затягивают поясом, зимой — из войлочной или меховой шубы. Головы они покрывают небольшими шапками из шёлка или сукна ярких цветов. На холодную погоду шапки подбивают мехом. Обуваются они в высокие сапоги на толстой подошве».
Схожую, чуть более длинную одежду носили женщины. Их одежды из цветной ткани выменивались у караванщиков. После замужества или во время торжественных церемоний женщины знатного рода могли быть одеты с вызывающей роскошью, а их замысловатые причёски удивляли всех путешественников. Густая масса длинных чёрных волос закреплялась на каркасе из дерева или коры, и вся эта сложная конструкция, напоминающая некое подобие шляпы, была затейливо переплетена лентами с украшениями из золота, серебра и полудрагоценных камней. Одорико де Порденоне сравнил эту женскую причёску с «мужской ногой», унизанной жемчугами и перьями. Путешественники вплоть до начала XX века сообщали, что степные франтихи занимались повседневными домашними делами с такими причёсками, в которых можно было различить специфические особенности, присущие данному племени, и, казалось, они совсем не мешают им. «Что касается женщин, то они отличаются необыкновенными причёсками, — писал в конце XIX века капитан Майн Рид. — …Спереди этот чудовищный колпак украшен подвесками из золота и серебра, колокольчиками, монистами из цехинов и пуговиц, бубенчиками, сердечками из драгоценных камней — словом, кучей украшений, которые более подходят для конской сбруи, нежели для женского наряда».
Как у мужчин, так и у женщин было широко распространено ношение длинных волос — или заплетёнными в косу, или ниспадающими на плечи. Ещё один обычай, уже чисто мужской, был отмечен многими европейскими путешественниками: монголы выбривали себе верхнюю часть черепа, а оставшиеся волосы заплетали в косы, закрывавшие загривок и уши. Это что-то вроде стрижки «под горшок» наоборот.
Гигиена не особенно заботила монголов, поскольку воды у них всегда недоставало и она была предметом различных табу. Об этом упоминает тот же Рубрук, описывая монгольских женщин: «Они никогда не стирают одежду, так как, по их мнению, это раздражает бога, и если они вывесят её для просушки, начнётся гроза с громом. <…> Они никогда не моют и свои миски, больше того, когда мясо сварится, они ополаскивают бульоном из котелка миску, на которую кладут мясо, а потом вновь сливают этот бульон в котелок». Фламандского монаха удивляла и грубость поведения монголов во время трапезы: «Все пьют наперебой, мужчины и женщины. Иногда стараются перепить один другого, пьют взахлёб и очень неопрятно. Когда хотят подбить кого-нибудь на питьё, хватают его за уши и сильно дёргают, чтобы раскрыть ему рот, бьют его по рукам и пляшут перед ним». Эту бытовую нечистоплотность монголов подметил и Плано Карпини: «Когда руки у них все вымазаны в жире от съеденного мяса, они вытирают их или о штаны, или пучком травы, или чем попадётся. Самые аккуратные пользуются тряпками».
Эти неотёсанные скотоводы, грубые лошадники в потрёпанных и дурно пахнущих одеждах и составят отряды кавалерии Чингисхана. Поначалу они не были готовы к ведению настоящих войн, даже если для защиты своего скота и пастбищ изготавливали разного рода боевое снаряжение, как наступательное — луки, сабли, арканы, так и оборонительное — попоны для лошадей, шлемы с металлическими накладками, латы. Последние делались из полосок бычьей кожи, наклеенных одна на другую с помощью смолы и соединённых ремешками. Металлических шлемов и кольчуг они, по-видимому, не делали.
Охота для этих степных кочевников была своего рода посвящением в войну. Она не только позволяла вносить разнообразие в повседневный рацион питания, но и давала мужчинам повод оставить семейную юрту иногда на несколько дней. На опушках леса ставили капканы на диких зверей, а на открытой местности охотились с луком. Птиц — жаворонков, куропаток — и мелких грызунов — белок, тушканчиков — били стрелами с наконечниками из рога или твёрдого дерева, которые умертвляли животное, не повреждая его оперения или меха. Крупную же дичь — оленевых, волков — добывали на продолжительной и хорошо организованной охоте.
Большая охота собирала сотни, иногда тысячи участников. Охотники с собаками, иногда с кречетами и другими хищными птицами, с приручёнными волками и дрессированными гепардами загоняли большое количество дичи в замкнутые самой природой или ограждённые рядами лучников места. Дикие ослы, косули, кабаны, медведи, соболя и зайцы истреблялись стрелами и копьями. «После чего Чингисхан и его воины развлекались стрельбой по этим животным, настолько уставшим от долгого бега, что их можно было взять голыми руками. Когда эта забава всем надоедала, оставшихся в живых диких ослов отпускали на волю, но перед этим те, кто их захватил, ставили на них своё личное клеймо».