Францисканец из Умбрии не мог объяснить смысла этих табу, уходивших корнями в глубину веков. Он простодушно судит и осуждает — ошибочно — некоторые особенности монгольской этики: «С другой стороны, убить человека, захватить чужую землю, совершенно беззаконно завладеть имуществом ближнего, заниматься блудом, оскорбить кого-нибудь или поступить наперекор Божиим велениям — в этом, по их понятиям, нет ничего греховного».
Идея соединить в одном юридическом своде все законы, правила и обычаи монголов соответствует всему тому, что мы знаем о характере Чингисхана: его тяга к порядку, его ревнивая жажда власти почти всегда сопровождались попытками доказать свою правоту. В нём часто проявлялась склонность к придирчивой аргументации. Для хана, который принимал теперь своих знатных подданных, сидя на белом войлочном ковре, яса должна была стать универсальным законом. Монгольский порядок будет применён к другим покорённым народам.
Яса (защита), дополненная биликом (указом), официально диктовалась уйгурским писцам, и текст её хранился в так называемых Синих тетрадях, к сожалению, утраченных. Содержание ясы было реконструировано на основе сведений, содержащихся в сочинениях персидских историков Джувейни и Рашид ад-Дина. Изложенные таким образом, чтобы их могли понять массы безграмотных людей, эти законы отличаются лаконизмом и полной ясностью.
«Долг монголов — являться по моему призыву, повиноваться моим приказам, убивать, кого я захочу.
У того, кто не подчинится, голова будет отделена от тела».
После такой, мягко говоря, решительной преамбулы неудивительно обнаружить очень суровый кодекс, даже с учётом нравов эпохи. Под страхом смерти запрещались убийство человека, угон скота, хранение краденого имущества и укрывательство беглых рабов, вмешательство третьего в поединок, присвоение на продолжительный срок чужого оружия. Такое же наказание назначалось за супружескую неверность, блуд и содомию. Различные проступки, считавшиеся менее серьёзными (например, изнасилование девушки), карались отсечением руки. Незначительные нарушения наказывались штрафами, выплачиваемыми натурой. Палочные наказания применялись как исправительное средство. Чингисхан, знавший о склонности своих современников (включая его собственного сына Угэдэя) к пьянству, рекомендовал им не напиваться более трёх раз в месяц!
Яса определяет роль женщины в этом патриархальном обществе. Прежде всего она должна заботиться о «доброй репутации своего мужа». Её права и обязанности связаны с домашними работами, а также с безусловной верностью своему мужу и господину: «Мужчина не может присутствовать всюду, как солнце. Поэтому надо, чтобы жена, когда муж отлучился на войну или охоту, содержала его хозяйство в столь добром порядке, что если бы посланник государя или любой другой путешественник был вынужден остановиться в его юрте, он нашёл бы её ухоженной и получил бы хорошую пищу. Это сделало бы честь мужу. Достоинства мужчины узнаются по его жене».
Но как такие правила добродетели исполнялись? Плано Карпини, судивший о нравах кочевников довольно строго, писал: «Женщины в основном целомудренны. Никогда не услышишь разговоров об их предосудительном поведении. Мужчины же позволяют себе прибегать к весьма вольным и даже непристойным выражениям. Мятежи среди них редки, если вообще когда-либо случаются. Хотя монгол любит напиваться, в состоянии опьянения он не задирается и не буянит».
Что касается законов, применяемых в военное время, то они категоричны и подлежали немедленному исполнению:
«Невнимательный дозорный наказывается смертью». «Пьяный гонец-стрела наказывается смертью». «Укрывающий дезертира наказывается смертью».
«Воин, присвоивший себе добычу, не имея на то права, наказывается смертью».
«Неумелый командир наказывается смертью».
Dura lex[11] — может сказать читатель. Но законы военного времени во все времена и во всех странах всегда дёшево ценили человеческую жизнь.
А контроль за исполнением законов этого кодекса был возложен на Шиги-Кутуку, названого брата Чингисхана, получившего, таким образом, пост верховного судьи. Этот кодекс последовательно дополнялся и исправлялся, но официально был принят только на курултае 1219 года, сразу после завоевания Северного Китая и накануне похода в Переднюю Азию.
Великий хан намеревался подкрепить свою власть событием, которое освятило бы наступление новой эпохи. Яса, как очевидное свидетельство его авторитета, подтвердила законность его власти. Поставив на колени более двадцати народов во имя осуществления своих замыслов, человек, присвоивший полномочия судьи, пожелал оправдать свои действия. Свидетельством тому может служить следующий его указ от 1219 года, текст которого был выгравирован на даоской стеле по инициативе одного китайского монаха, который, высоко оценив деятельность Чингисхана, подытожил её следующей формулой: «Итак, я получил поддержку Неба и обрёл высшую власть».
Конечно, в ясе были только воспроизведены и узаконены вековые обычаи кочевников. Чингисхан не показал себя ни новатором, ни человеком широких взглядов. Но, решив положить конец анархии, с которой так долго боролся, он сумел освятить сложившиеся семейные и клановые иерархии, регламентировать отношения собственности и систему её наследования, узаконить существовавшие у степняков нравы и обычаи. Этот кодекс, несомненно, отражал дух кочевого монгольского социума начала XIII века. Ни один монгол уже не мог пренебречь законом. Яса не противоречила кочевым обычаям, не изменила иерархических основ, не посягала на прерогативы нойонов, на первенство некоторых знатных родов, на взаимоотношения индивидов, связанных кровным родством или общностью происхождения. Но она спаяла народы, родственные по образу жизни, диалектам речи и традициям.
Степные народы были почти все покорены Чингисханом, но некоторые тюркско-монгольские кочевые и полукочевые этносы на севере современной Монголии оставались независимыми. То были жители лесов, которые покупали или выменивали шкуры, дичь и различные ремесленные изделия у скотоводов. Одним из самых крупных племён среди этих охотников-собирателей были ойраты, народность, родственная бурятам, ныне живущим в Сибири.
Ойраты жили к западу от огромного озера Байкал в обширных хвойных лесах, где обитало множество пушных зверей (соболей, горностаев), медведей и некоторых северных видов оленей (карибу, маралы, сибирская кабарга). Ойраты охотились на них ради мяса, а также употребляли в пищу съедобные ягоды, которые собирали в зарослях мхов и лишайников.
«Они не живут, как другие монголы, в войлочных юртах, — писал один персидский автор, — у них нет никакого скота, а живут они охотой в своих огромных лесах и с большим презрением относятся к скотоводам. Убежищем для них служат хижины, сделанные из ветвей деревьев и покрытые берёзовой корой. Зимой они охотятся, передвигаясь по снегу с помощью привязанных к ногам снегоступов и держа в руках палку, которую погружают в снег, как лодочник погружает свой шест в воду».
Ойраты не представляли настоящей угрозы для степняков-скотоводов, но могли помочь Чингисхану в его завоеваниях, поставляя ему людей, дичь, древесину и пушнину. Чингисхан поручил своему брату Джучи-Хасару добиться от ойратов покорности. Возвратясь из своей поездки, Джучи привёл с собой нескольких вождей племён, которые привезли весьма ценные дары: шкурки соболя, выдры и бобра и ловчих птиц. Один из вождей ойратов по имени Кутука-Беки согласился сразу же перейти на службу к монгольскому хану и привести к нему своих людей. Довольный тем, что так быстро получил желаемое, Чингисхан выразил свою благодарность посланцам ойратов. Двум сыновьям своего нового союзника он отдал в жёны принцесс крови, одной из которых была его собственная внучка, дочь его сына Тулуя. Этот брачный союз скрепил сотрудничество с монголами лесных жителей «страны Сибир».