Поначалу монголы не решались на фронтальные атаки против больших укреплённых городов, обороняемых лучшими войсками. Они ограничивались грабежами, опустошением житниц, поджогами небольших городов. Пока хан пересекал великую Северную равнину, продолжение монгольских степей, его сыновья Угэдэй, Джучи и Чагатай во главе войск, составлявших правое крыло армии вторжения, спускались по западной окраине Хэбэя в сторону Хэнаня к северу от Хуанхэ. Потом они внезапно повернули в сторону южного Шаньси, чтобы появиться в богатой долине реки Фэн. Небольшие провинциальные города Пиньян, Фэнчжу, Синьчжу один за другим переходили в их руки. Крупный город Тайюань на берегах реки Фэн, защищённый глубокими рвами, также был захвачен, а жители его разбежались. Третья монгольская группировка под командованием Джучи-Хасара, брата Чингисхана, вышла из окрестностей Пекина и, преодолев знаменитый проход Шан-хайгуань, достигла области Жэхэ. Монголы опустошили территорию современной Маньчжурии, откуда происходили чжурчжэни.
Удивляет видимая лёгкость, с которой захватчики овладевали теперь уже защищёнными китайскими городами. Китайско-чжурчжэнские гарнизоны должны были бы, по логике вещей, отбить некоторые атаки монголов и нанести им чувствительные потери. Что касается цзинских военачальников, то они допустили очевидную трагическую ошибку. Их чрезмерная вера в стратегию организованного отступления, их иллюзорное чувство безопасности за стенами крепостей привели к роковым для них последствиям, поскольку монголы, избегая прямого столкновения с цитаделями, которые они не могли взять приступом, нашли чрезвычайно эффективный способ компенсировать эту свою слабость. Обходя города, они взялись за сельскую местность, где применяли тактику выжженной земли, чем наносили противнику самые сильные удары. Разоряя фермы, опустошая поля, поджигая дома, разрушая дамбы и ирригационные каналы, чтобы затопить или иссушить возделанные земли, монголы в итоге уничтожили зерновые резервы тех районов, по которым проходили, обескровили деревню-кормилицу, чтобы задушить города. Опустошить землю преимущественно земледельческой страны — значит в короткий срок лишить города продовольствия и превратить их жителей в подобие «рыб на дне котелка». За семь столетий до Мао Цзэдуна монголы знали, «что рыбу можно погубить, лишив её воды».
Похоже, что военачальники-чжурчжэни не всегда оказывались на высоте положения в сложившейся тяжёлой ситуации. Если некоторые из них сражались против захватчиков, то многие, по-видимому, старались прежде всего экономить наличные силы. За несколькими редкими исключениями войска чжурчжэней довольствовались сдерживанием атак противника. К тому же среди них так и не появилась фигура политика или полководца, способного противостоять Чингисхану и его сподвижникам. Китайцы же, многие из которых были мобилизованы в армию чжурчжэнских оккупантов, похоже, уклонялись от их защиты. Страдая от ига чужеземной династии, которая разделила страну надвое, китайцы явно придерживались выжидательной тактики, осознанно или инстинктивно надеясь на падение власти чжурчжэней под ударами монголов. Отсюда их пассивность, нежелание сражаться за иноземцев, правивших из Пекина. Но, видимо, они забыли пословицу, которая гласит: «Когда богомол охотится за стрекозой, позади него прячется иволга».
Тиски, в которые попал пассивный, почти открытый для врага Китай, медленно, но верно сжимались. Пока одна монгольская группировка под командованием брата Чингисхана шла вдоль берега Бохая в направлении Маньчжурии, чтобы ударить по чжурчжэням с тыла, войска самого хана сосредоточились перед столицей династии Цзинь. В апреле 1214 года многие соратники Чингисхана готовы были немедленно идти на приступ могучей имперской цитадели, но их повелитель, считая, что у него недостаточно своих сил для захвата города, предпочитал выжидать. Больше того, он начал переговоры с чжурчжэнскими властями об условиях своего отхода. Это был искусный тактический ход. Пекинский монарх, запертый в столице и не надеявшийся на подмогу, принял предложение противника. Без военных резервов, блокированных на северо-востоке Маньчжурии монгольскими колоннами во главе с Мухали, и без подвоза продовольствия из разорённых сельских окрестностей Удабу мог рассчитывать только на милость победителя. И он согласился на все его требования, включая огромную дань в виде большого количества золотых и серебряных предметов, а также драгоценных шёлковых тканей.
Но Чингисхан потребовал большего: лошадей и жеребцов из императорских конюшен, тысячу самых сильных юношей и самых красивых девушек. Наконец, он пожелал для себя личный подарок — принцессу крови Жигуо, младшую дочь предшественника Удабу. Тяжело нагруженное этими неисчислимыми сокровищами воинство монгольского правителя отступило на север и стало лагерем у порога Китайской империи и на подступах к родным степям. Позади хан оставил отряды, которым было поручено патрулировать местность.
В Пекине воцарилась атмосфера конца царствования. Министры, советники, военачальники обвиняли монарха в трусости, в непростительном слабоволии. Напряжение нарастало. Вытребованная врагом колоссальная дань опустошила государственную казну. Удабу чувствовал, что назревает буря. То ли ему хотелось во что бы то ни стало оказаться подальше от лагеря захватчиков, то ли он опасался мятежа собственных военных? Как бы то ни было, в июне 1214 года, всего через несколько недель после ухода монголов, он оставил пекинский двор и укрылся в Кайфэне. Этот город был защищён бурными водами Хуанхэ, и там можно было попытаться собрать новые войска. Это отступление цзинской верхушки ещё раз доказывает — если здесь требуются какие-то новые доказательства — слабость правящей династии, которая окончательно оставила север страны.
Год спустя имперская столица Пекин пала под ударами монголов. Город, ставший добычей тысяч грабителей, был подожжён, и его агония продолжалась целый месяц.
Защитники Пекина (тогда он назывался Чжунду, то есть Центральная столица) знали, что им отведена роль жертв в арьергардных боях. Удабу поручил оборону города принцу крови по имени Шуцзун и двум военачальникам — принцу Аотуаню и Муян Цзинчжуну. Расположенный в центре узкой долины, через которую проходят все пути, ведущие в собственно Китай, город находится на стыке ландшафтов, отражающих разнообразие природы страны: степные просторы северо-запада, большая равнина Маньчжурии с её континентальным климатом — на севере, и на юге — обширные равнины с более тёплым климатом.
Пекин 1215 года примерно соответствовал той его сегодняшней части, которую до сих пор называют «Внешним городом» (или «Китайским городом»). За его могучими стенами протяжённостью 43 километра с дюжиной монументальных ворот, в кварталах, многие из которых были просто деревнями, проживали сотни тысяч жителей. В центре города находились императорский дворец, здания гражданской и военной администраций, казармы. Это были богатые жилые кварталы, окружённые тенистыми парками, которые славились разнообразием ароматов и красотой своих цветников. Город изобиловал лавками, торговавшими фарфором, лаковыми изделиями, бакалейными товарами, а также харчевнями, чайными заведениями и в то же время — убогими жилищами кули. Всё это создавало особое дыхание города, его душу, которые вскоре были уничтожены чудовищной оргией разрушения.
Узнав, что правители Цзинь оставили имперский город, Чингисхан в январе 1215 года вновь спустился на юг. Свой шатёр он поставил в Лунхутай, а войска придвинул к столице, где к тому времени уже начинался голод. В марте хан вновь предложил имперским властям мир. Но в это время осаждённые сумели провести через монгольские ряды несколько отрядов для заготовки продовольствия, а император из своего укрытия в Кайфэне приказал отправить на помощь осаждённому городу солдат и запасы продовольствия. Военный губернатор юго-востока Хэбэя Ли Цзинь собрал конвой, который должен был присоединиться к другим вспомогательным силам, пришедшим из Шендиня. Там было 39 тысяч солдат, каждого из которых заставили нести на себе около 30 килограммов съестного — помимо того, что было нагружено на повозки.