Шань Шун осуждал разрушения, массовые высылки и казни, совершавшиеся монгольскими оккупантами. Несмотря на эту критику, хан продолжал встречаться со своим гостем. Когда тот излагал ему основы даосизма, Чингисхан велел своим жёнам и военачальникам покинуть шатёр, и там остались только два собеседника, толмач и несколько самых доверенных людей. По-видимому, хан хотел придать своему разговору с мудрецом характер частной беседы, но распорядился сохранить отчёты об их встречах. Из рассказа, записанного учеником монаха, следует, что тот изложил своему державному хозяину некоторые принципы даосской философии. Он, например, сказал ему следующее:
«Сейчас все, от императоров и принцев до самых простых людей, при всех их различиях сходны в одном: все они обладают «естеством». Все императоры и монархи суть небесные существа, изгнанные с неба. Если они сумеют быть добродетельными на земле, то на небе займут ещё более видное место, чем прежде. Попробуйте спать в одиночестве целый месяц. Вы будете удивлены увеличением ваших интеллектуальных способностей и притоком энергии. Древние говорили: «Принимать лекарство в течение тысячи дней помогает меньше, чем если провести в одиночестве одну ночь»».
Неизвестно, понял ли Чингисхан глубинный смысл этих слов. Монгольский завоеватель был далеко не таким неотёсанным и грубым, как его иногда описывают. Способный постигать суть явлений, он был склонен интересоваться новыми для себя идеями, и нельзя исключать, что этот воин мог извлечь из поучений Шань Шуна что-то для себя полезное. Крайний аскетизм, цельность и сила характера даосского монаха не могли не привлечь его. Как уже отмечалось выше, Чингисхан интересовался разными религиями. Быть может, в данном случае это и было простое любопытство в отношении неизвестных ему верований?
Когда в ноябре 1223 года старый философ выразил желание вернуться в Китай, стояли уже сильные холода. Из-за непогоды путешествие могло оказаться опасным для старца. Чингисхан предложил ему повременить с отъездом. Сам он ожидал приезда сыновей, чтобы вместе с ними вернуться в Монголию. Почему бы им не отправиться в путь всем вместе? И Шань Шун согласился. Быть может, он хотел посмотреть на сыновей великого хана? Или же ему было приятно общаться с властелином, которого в глубине души он надеялся наставить на путь, более соответствующий даосскому учению? Или же он просто-напросто решил, что благоразумнее перезимовать в Мавераннахре?
Новый год по китайскому календарю (2 февраля 1223 года) Шань Шун встретил в компании своих спутников и придворного врача-астролога. 10 марта Чингисхан во время охоты на кабана упал с лошади. В летописи говорится, что это случилось, когда хан пошёл на раненого свирепого вепря. Скорее всего, авторы хроники добавили от себя это романтическое обстоятельство. Хана перенесли в шатёр, его состояние внушало тревогу. Ему было тогда около семидесяти лет, и опасались какого-нибудь повреждения внутренних органов. Навестивший его Шань Шун заключил: «Это падение — предупреждение с небес». Потом он отчитал хана, заявив, что в его возрасте уже не охотятся. Чингисхан ответил, что знает Шань Шуна как мудрого советчика и отныне будет считаться с его мнением. Но добавил, что ему невозможно обойтись без того удовольствия, которое доставляет охота.
По этому последнему разговору между всесильным владыкой и даосским монахом можно судить, насколько различны характеры этих людей. С одной стороны — предводитель варваров, жадный до власти и удовольствий. С другой — интеллигент, аскет, человек сдержанный, следующий этическим правилам и глубоким убеждениям, которые предполагают преображение индивида, а не окружающего мира. Не будучи советником властелина, старый монах умел его критиковать, хотя и не мог никак повлиять на решения завоевателя. Но как преданный адепт даосского учения он, возможно, и пытался это сделать.
В апреле 1223 года Шань Шун покинул ставку великого хана. Тот вручил ему разные подарки и скреплённый собственной печатью декрет, который освобождал учеников мудреца от всяких налогов.
Весной 1223 года Чингисхан оставил район Самарканда, где проводил зиму, и отправился вдоль северного берега Сырдарьи в район Ташкента. Теперь хан был хозяином обширной империи, простиравшейся более чем на четыре тысячи километров с запада на восток — от Самарканда до Пекина. Его армия, состоявшая не только из монгольских, но и иноземных формирований, уводила с собой тысячи пленных, среди которых были члены семьи хорезмшахов. Все они были обречены на долгую неволю в Монголии.
В конце весны и начале лета 1223 года Чингисхан остановил свой летучий двор (орду) в долине реки Чирчик, севернее Ташкента. Персидские хроники сообщают, что хан восседал на золотом троне, окружённый своими сподвижниками, отдавался радостям охоты, а государственные- дела его совсем не занимали. Рядом с ним находился его младший сын Тулуй, вскоре прибыли Угэдэй и Чагатай, которые со своими войсками зимовали в районе Бухары. Джучи, стоявший лагерем немного севернее, организовал большую охоту, погнав в направлении долины Кулан-Баши тысячи животных, которые стали добычей хана и его сыновей.
Вскоре после этого объединённая армия Чингисхана продолжила путь на северо-восток, направляясь к пустынным степям высокогорной Азии. Позади себя она оставляла агентов и небольшие гарнизоны, которые должны были контролировать покорённые земли. Монголы почти всюду находили людей, которых убеждением, подкупами и угрозами заставляли служить себе, назначая их на административные посты в губерниях. Великий хан, пресыщенный победами, мог с триумфом возвращаться на родину. Империя Миньяг была побеждена и сделана вассалом, огромный цзинский Китай покорён, империя хорезмшахов опустошена, а другие соседние владения также были вынуждены признать монгольское владычество. Чингисхан владел частью мира от побережья Тихого океана до Каспийского моря.
Прибыв в Тарбагатай на берегах реки Итиль, завоеватель был встречен посланцами из орды, где оставались его любимая жена Бортэ, другие жёны и наложницы и многочисленная родня. Среди прибывших всадников были двое его внуков — Хубилай и Хулагу, сыновья Тулуя, оба примерно двенадцати лет от роду. Хану рассказали, что один подросток подстрелил зайца, а другой — оленя. Согласно кочевой традиции, полагалось натереть животным жиром большой палец ребёнка, который впервые участвует в охоте, так как этим пальцем он держит стрелу на тетиве лука. Чингисхан пожелал лично исполнить этот ритуал, который посвящал его внуков во взрослую жизнь. Хубилай со временем станет императором Китая, а его брат Хулагу будет править в Иране.
В 1224–1225 годах Чингисхан несколько месяцев провёл на берегах великой сибирской реки Иртыш. Возможно, ему надо было оправиться после падения с лошади. А может быть, он в это время наслаждался отдыхом от ратных дел. И только весной 1225 года, после шестилетнего отсутствия, по большей части прошедшего на полях сражений, он достиг берегов Туула.
О событиях, которые происходили в эти годы в Монголии, ничего не известно. По всей видимости, порядок, установленный великим ханом, не нарушался ни внутренними мятежами, ни внешними угрозами. Тем не менее ходили кое-какие слухи (о которых стало известно только в XVII веке благодаря монгольскому летописцу Санан-Сэцэну) об обиде и ревности Бортэ, первой жены хана. Когда тот отправился в поход на державу хорезмшахов, то взял с собой одну из новых фавориток — юную Кулан, и Бортэ якобы была этим уязвлена. Она отправила своему господину послание, в котором давала понять, что соперничество принцев угрожает его власти: «Нельзя надеть два седла на одну лошадь. Верный министр не может служить двум господам одновременно». И тогда Чингисхан решил ускорить своё возвращение в Монголию. По пути он, обеспокоенный тем, как его встретит жена, якобы отправил ей письмо, а Бортэ, женщина столь же терпеливая, сколь и опытная, послала ему такой ответ: «На озере, по берегам которого растут розы, много диких гусей и лебедей. Хозяин может стрелять по ним, когда пожелает. В племенах много молодых девушек и женщин. Хозяин может по своей воле выбрать счастливиц. Он волен взять себе новую супругу. Он волен оседлать необъезженного скакуна».