Правитель Миньяга Ли Ян, запертый в своей столице, пытался как-то выиграть время. То ли он рассчитывал, что подойдёт подмога, то ли надеялся, что монголы, устав от долгой осады, решат уйти от города. Но в первой половине июня Ли Ян, должно быть, решил сдать столицу. Он отправил в лагерь врага посланцев, через которых просил у Чингисхана один месяц на подготовку капитуляции.
Через несколько недель после этого Ли Ян выехал из Нинся, чтобы объявить об условиях капитуляции. Его сопровождали многочисленный эскорт и слуги, которые несли ценные дары для победителей. Это были золочёные изображения Будды, золотые и серебряные чаши и кубки, юноши и девушки, лошади и верблюды — всё числом девять, которое у монголов считалось счастливым. Неизвестно, сдался Ли Ян монголам по истечении испрошенной им отсрочки, то есть в середине июля, или же несколько недель спустя. Ли Ян был препровождён к императорскому шатру, но к самому хану его не допустили, приказав приветствовать повелителя «через приоткрытую дверь».
Когда Ли Ян вручал свою капитуляцию Чингисхану, тот был, вероятно, уже мёртв. Вполне возможно, что вождь сися сдался пустому трону, но этого он так и не узнал, так как, по приказу хана, сразу же был казнён. Как бы он поступил, если бы узнал о смерти Чингисхана? По-видимому, монгольский штаб до конца делал вид, что их повелитель, способный мановением руки «собирать тучи», жив и здоров. По сообщению «Истории Юань» («Юань Ши»), завоеватель умер 18 августа 1227 года в результате внутреннего кровоизлияния — и не под стенами Нинся, а на 300 километров южнее, близ современного города Пиньлянь на востоке провинции Ганьсу, у южных границ автономного района Нинся. Потом монголы якобы перенесли его останки в Нинся на то время, пока опустошали город. Часть покорённого населения была отправлена в Монголию, тысячи семей были отданы наложнице Чингисхана Есуй, сопровождавшей его в последнем походе, который он завершил наперекор собственной смерти.
Согласно преданию, Чингисхан успел решить вопрос о преемниках в присутствии двух своих сыновей — Угэдэя и Тулуя. Чагатая при нём не было: он воевал в местах, находившихся на расстоянии нескольких дней пути верхом. Что касается угрюмого и вспыльчивого Джучи, то он умер в феврале 1227 года, за полгода до отца. Согласно «Сокровенному сказанию монголов», Чингисхан, как мы помним, родился, держа в кулачке сгусток крови. Это считалось знаком будущего воина. И примета сбылась: до самого порога смерти, настигшей его в 72-летнем возрасте, он всегда оставался воином, да и после смерти его приказы строго исполнялись. «Сокровенное сказание монголов» сообщает, что, узнав от астрологов о некоторых небесных эволюциях, он объявил: «Когда семь планет сойдутся, наступит время заканчивать войну».
Какое именно расположение планет имел в виду монгольский завоеватель? Этого мы, конечно, не знаем, но известно, что в 1145 году, примерно за десять лет до рождения Тэмучжина, над Землёй прошла комета Галлея, а в 1222 году, за пять лет до смерти Чингисхана, она вновь прошла по перигею.
Глава XV
ТОТ, КТО КОВАЛ ИМПЕРИЮ
Мои потомки будут носить шитые золотом одежды, вкушать изысканные яства, гарцевать на великолепных скакунах и сжимать в своих объятиях самых красивых юных женщин. И они забудут, кому обязаны всем этим.
Как жаль, что сверхчеловеческая слава своего времени — Чингисхан — стрелял из лука только по орлам.
Когда Чингисхана, сумевшего объединить монгольские племена, не стало, огромная часть Евразии всё ещё переживала потрясения от нашествия кочевников. Их свирепые волны прокатились от сибирской тайги до берегов Инда, от побережья Тихого океана до Чёрного моря. Упорство и честолюбие Чингисхана, его бесспорные способности вождя и стратега позволили ему стать политическим и военным гением. Под его управлением отряды скотоводов превратились в стремительную и непобедимую конницу, разрозненные и враждовавшие друг с другом племена объединились под одним знаменем. Пастухи, бороздившие вместе со своими стадами степи, образовали грозную конфедерацию, заставлявшую дрожать от страха государства Дальнего и Среднего Востока и восточных регионов Европы.
Но человек, сумевший выковать эту империю, до сих пор остаётся малоизученным историческим персонажем. Китайские летописи, мусульманские, армянские, грузинские, русские хроники, повествующие о человеке, начавшем монгольское завоевание, неточны, зачастую недостоверны, и потому на них не следует всецело полагаться. Что касается «Сокровенного сказания монголов», то, как мы это не раз видели, оно слишком часто преувеличивает свершения Чингисхана и его сподвижников, чтобы его можно было считать настоящим историческим источником. Его авторы, по заказу расточавшие похвалы властелину, участвовали в создании пропагандистского сочинения или, во всяком случае, весьма приукрашенной истории, воспевающей славные подвиги и политические успехи завоевателя. Они писали об исключительном герое, гордом аристократе степей, который умел храбро сражаться на поле боя, а в тени своего шатра вынашивать хитроумные планы устранения соперников и укрепления своей власти. Плано Карпини, армянский автор Хетум и даже Жуанвиль, косвенный свидетель монгольского нашествия, каждый по-своему отмечали, что монгольский суверен учредил строгую систему правосудия и заложил основы определённого социально-политического строя.
В противоположность им авторы, которые были свидетелями нашествия кочевых орд на их родину, единодушны в осуждении насилий и бесчинств, творимых воинством Чингисхана на покорённых землях. Было бы утомительно вновь пересказывать описания осаждённых, а затем сожжённых городов, пленных, зарезанных наёмниками или угнанных в Монголию. Арабские летописцы называли Чингисхана Бичом Аллаха. Ибн аль-Асир (1160–1223) гневно обличал захватчиков: «Среди самых известных в истории трагедий обычно упоминают избиение Навуходоносором сынов израилевых и разрушение Иерусалима. Но это ничто в сравнении с тем, что ныне происходит. До конца времён мир не увидит подобной катастрофы». Эта устрашающая картина нашествия орд Чингисхана веками сохранялась в коллективной памяти народов.
Итак, грубый варвар, главарь банды грабителей? Восточный деспот, снедаемый непомерным честолюбием и одержимый губительным политическим проектом? Искушённый государственный деятель, у которого цель оправдывает средства? Мудрый завоеватель, твёрдо решивший обеспечить монгольским народам место под солнцем? Ловкий диктатор-оппортунист, оседлавший завоевательную волну? Портрет человека, выковывавшего Монгольскую империю, может обретать самые разнообразные черты, но никогда не получит окончательного завершения.
В XX веке историки нередко предлагали более спокойный образ Чингисхана, существенно снижая пафос обличений его свирепости. Несмотря на всё, что известно о разорённых городах, угнанном в неволю или перебитом монголами населении, они склонны отмечать в завоевателе некоторое чувство справедливости, верность данному слову, а также настоящую душевную широту, необходимую для перехода от варварства к цивилизованному поведению.
Так, в 1935 году Фернан Гренар, биограф Чингисхана, писал: «Он бы согласился с Монтенем, говорившим, что «великое достижение человека — прожить жизнь кстати»… Он пылко отдавал всего себя той роли, которую исполнял. <…> Он любил жизнь ради неё самой и не мучился поисками её смысла. Он наслаждался ею со спокойной радостью, не увлекаясь извращёнными изысками, не поддаваясь смутным страстям. <…> Ревниво защищая своё достояние и свои права, он был щедр к другим… Он осознавал своё величие и масштабы своей славы, не впадая при этом в высокомерие или тщеславие».