Несколькими годами позже русский монголовед Б. Я. Владимирцов писал: «Чингисхан предстаёт перед нами как воплощение степного воина с его практическими и грабительскими побуждениями. Только исключительная сила воли позволяла Чингисхану обуздывать эти инстинкты, брать над ними власть ради достижения высших целей. <…> Чингисхан неизменно отличался щедростью, великодушием и гостеприимством. <…> Но его привыкли изображать как жестокого, коварного и грозного деспота… Он всегда воздерживался от актов бессмысленной дикости. <…> Чингисхан не мог и не хотел быть простым убийцей… что не мешало ему время от времени совершать разрушения… когда такая мера диктовалась военной необходимостью».
Рене Груссе также рисует довольно привлекательный портрет монгольского хана. Полагая, что кровавые эпизоды его завоеваний были следствием «скорее жестокости среды, особенно характерной для монгольского ополчения, нежели прирождённой свирепости», он подчёркивает, что массовые убийства были частью самой «системы войны», которую кочевники вели против осёдлого населения. Не ставя под сомнение сведения о грабежах и убийствах, практиковавшихся завоевателями, автор «Степной империи» рисует её основателя как человека «трезвого ума, здравомыслящего, необыкновенно уравновешенного, умеющего слышать собеседника, верного в дружбе, щедрого и доброжелательного при всей его суровости, обладающего талантами правителя, если только подразумевать управление кочевым населением, а не осёдлыми народами, особенности хозяйствования которых он плохо понимал… Наряду с варварскими и жестокими чертами мы находим в нём бесспорно возвышенные и благородные побуждения, благодаря которым персонаж, «проклятый» мусульманскими авторами, приобретает человеческие качества».
Луи Амбис, в основном соглашаясь с мнением Груссе, добавляет (1973): «Чингисхан никогда не отправлялся в поход без того, чтобы взять с собой одну из своих жён. Он был человеком спокойным и очень солидным, не увлекающимся, сдержанным и утверждал свою власть так естественно, что её редко кто оспаривал. Он интересовался верованиями побеждённых им народов, не проявляя восторгов перед каким-либо из них, полагая, что все моральные правила хороши и ни одно из них не лучше прочих… Таковы были причины его успеха и возвышения. Никогда никто не достигал такого могущества с меньшей, чем у него, гордыней».
Наконец, тюрколог Жан Поль Ру пишет в своей «Истории тюрок», что «ни у Чингисхана, ни у его людей нет ни особой тяги к убийствам, ни изощрённого садизма. Это просто великолепно организованные варвары, которые применяют определённую систему вплоть до её крайних последствий. Они воюют, поскольку для них естественно быть либо убийцей, либо жертвой. <…> Их поведение можно сравнить с механизмом, запускающим взрыв атомной бомбы; они не боятся ответных насильственных действий, так как у них нет городов. Без какой-либо особенной злобности они преследуют прежде всего свои интересы».
Можем ли мы согласиться с Рене Груссе в том, что Чингисхан был человеком «трезвого ума» и «необыкновенно уравновешенным», или с Владимирцовым, считавшим, что монгольский повелитель «отнюдь не отличался кровавой жестокостью», или с Амбисом, который характеризовал его как «человека спокойного, солидного, не склонного к увлечениям»? Такого рода снисходительность по отношению к завоеваниям монгольского хана удивляет, ибо последствия их были чрезвычайно тяжёлыми. Г. В. Вернадский оценил человеческие потери от походов кочевников за пределы Монголии во многие миллионы убитых.
Сведения из доступных в наши дни первоисточников не дают возможности чётко охарактеризовать, не говоря о том, чтобы описать и понять, личность Чингисхана. Для каждого поворота его земного пути может появиться какая-нибудь новая информация, дополняющая этот сложный, противоречивый образ.
Он, бесспорно, был из тех натур, к которым приложимо английское выражение self made man (человек, сделавший себя сам). Хотя он и претендовал на принадлежность к одному из знатных родов, нет оснований признавать за ним «царское» происхождение. Его отец Есугей был баа-тур (храбрец), создавший собственный клан борджигинов, состоявший из его родственников и небольшого числа преданных ему людей. Он предпринимал более или менее успешные рейды против татар и чжурчжэней. Тэмучжину мало помог авторитет отца, который умер, когда он был ещё ребёнком, и смерть которого повлекла за собой упадок созданного им клана.
Семью спасла Оэлун, вдова Есугея, которая не покладая рук вела домашнее хозяйство. Следует подчеркнуть особую роль Оэлун в жизни Чингисхана. Она не отреклась от своего старшинства даже в ту пору, когда её сыновья, и в первую очередь старший, обрели могущество и славу. При любых обстоятельствах она бесстрашно позволяла себе осуждать их неправильное поведение, даже когда за ними стояли свирепые соратники. Около 1206 года, когда Чингисхан заподозрил своего брата Джучи-Хасара в интригах против него и велел его арестовать, Оэлун вмешалась, и, как сообщает «Заповедная история монголов», Чингисхан сказал тогда: «Я боюсь матери, перед ней мне бывает стыдно». Причиной такого сыновнего послушания могли быть твёрдая воля и власть матери или убийство сводного брата Бектера. Как бы то ни было, Чингисхан боялся её всё время, пока она была жива.
По совету своей жены Бортэ Чингисхан принял решение окончательно порвать со своим другом детства Джа-мухой. Мы помним, как он, обеспокоенный поведением своего анда, пошёл за советом к матери, но Бортэ вмешалась в разговор и убедила мужа оставить своего соратника. Возможно, именно благодаря Бортэ будущий хан смог возвыситься уже вполне самостоятельно, став при этом открытым соперником Джамухи.
Другой описанный ранее эпизод также свидетельствует о том внимании, с которым Чингисхан относился к мнению женщин: накануне его похода против империи хорезм-шахов Есуй попросила его решить вопрос о преемнике. И Чингисхан, разгромивший татар и керэитов, завоевавший империю Цзинь, согласился с доводами своей наложницы. Больше того, он публично объявил, что ценит её слова — те, с которыми ни один из его близких не осмеливался к нему обратиться!
Существует мнение, что у Чингисхана были сотни женщин. Судя по некоторым не поддающимся проверке рассказам, он якобы даже скончался в объятиях одной из наложниц, которая поднесла ему отравленный напиток. Одна из позднейших хроник (датируемая XVII веком) даёт понять, что отравительницей была Кёрбелджин, пленённая супруга правителя государства Си Ся. В первой редакции этой хроники говорится, что хан, разделив с нею ложе, заболел и вскоре умер. О какой болезни идёт речь? Здесь можно только делать предположения. Согласно второй версии, красавица Кёрбелджин, «поместив себе во влагалище маленький шип, уколола им уд властелина, после чего убежала и бросилась в Хуанхэ». Но этот мотив «кусачего влагалища», часто встречающийся в фольклоре разных народов, в том числе сибирских, столь же малодостоверен. Несмотря на своих многочисленных наложниц, великий хан всегда сохранял привязанность к Бортэ.
Чингисхан был тесно связан со своим семейным кланом. Тем не менее, даже если не возвращаться к эпизоду убийства его сводного брата, следует напомнить, что у него были стычки, с Джучи-Хасаром, в котором он видел соперника, и что он без видимых на то оснований опасался и своего сына Чагатая. Но за этими редкими исключениями он полагался на свою родню всецело.
Своих первых безродных приятелей он сделал соучастниками, а позднее и боевыми соратниками. Джэлмэ, Мухали удостоились почестей и богатства. Чингисхан был верен преданным ему людям и делил с ними свою славу. Если ему противоречили даже из благих побуждений, он мог выказать недовольство, но ему случалось проявлять и снисхождение. Однако, столкнувшись с предательством, он был неумолим. Все эти черты создают образ упрямого и грубого деспота, следующего одной догме, которую он редко ставил под вопрос, — прав один только он. Но не следует видеть в нём некую монолитную фигуру. Несомненно, это человек сильный, властный, честолюбивый, ревниво отстаивающий свои интересы и свою правоту, но в то же время надёжный и способный на великодушие. Он мог простить серьёзнейшие упущения, а мог разгневаться по пустякам. Он проявлял снисхождение к Тогорилу, престарелому вождю керэитов, который вёл с ним двойную игру. И он же был способен отдать приказ перебить вражеский гарнизон, вся вина которого состояла в том, что он выполнил свой воинский долг.