Вопросов, какой ерундой мается Эйрих, никто из домашних не задавал. Его уже и так считали странным, поэтому нынешние действия укладывались в его общую странность. Надо ему играться с камнями? Пусть играется. Благо с едой острой проблемы нет и свободного времени стало больше.
Иногда опуская обессиленную руку, Эйрих продержался в противостоянии с камнем целых десять минут. Рука будет болеть следующие несколько дней, но в этом ребенке упорства на десяток взрослых, поэтому тренировки будут продолжаться.
Рано еще отрабатывать стрельбу по мишеням, он дал себе три месяца на то, чтобы поставить руку и отточить навык постановки стрелы. Эйрих чувствовал, что знания помогут быстро повысить свою меткость и выполнить указ вождя гораздо раньше, чем тот мог рассчитывать. Придется тратить время на сестру, в успех которой Эйрих не особо верил, но…
«Дополнительный заяц стоит усилий», – подумал он.
3 сентября 401 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония
Эйрих, как всегда с утра пораньше, упражнялся. Сейчас он тягал камни, следуя примеру опытных борцов, коих всегда держал в своем стойбище на случай, если было надо кому-то сломать хребет или развлечь себя ожесточенным борцовским поединком. Это ведь был один из его самых любимых способов казни неугодных. Когда кто-то зарывался, вел себя недостойно, но в нем текла благородная кровь, которую, как известно, нельзя проливать, идеальным решением были борцы. Просто приказываешь своей ханской волей устроить поединок, а опытный борец все сделает сам. Удобно, развлекательно, а еще и в каком-то смысле честно. Кто виноват в том, что приговоренный наглец оказался слишком слаб? Чингисхан?
В борьбе он разбирался, так как был большим любителем посмотреть на особо знаковые поединки настоящих легенд борьбы…
И было бы грешно пренебрегать такими знаниями в личном развитии. Поэтому сейчас он держал спину прямо и поднимал самый легкий камень, чтобы разогнать кровь.
– Не видели Дикинея? – подошла к дому некая женщина, бедно одетая. – Ты… Эйрих, да? Ты не видел моего мужа?
– Не видел, – ответил Эйрих. – А что, он пропал?
Сидевшие у ограды Видимир и Валамир напряглись и сбледнули с лица.
– Уже который день не видел никто… – обеспокоенно пожаловалась женщина. – Где твои родители?
– Отец в бражном доме, мать внутри, – ответил Эйрих.
Женщина вошла в дом, а Эйрих продолжил тягать камень как ни в чем не бывало.
– Это кто такая? – спросил Валамир.
– Видимо, жена дяди Дикинея, – вздохнул Эйрих.
– Это тетя Ильда, – сообщил Видимир. – Я бывал у них пару раз… Гизел, сын дяди Дикинея, мой друг.
– Да-да, – хмыкнул Эйрих. – Теперь, думаю, дружба не заладится. Если растреплешь, что видел, тебе конец. Понял меня?
– Понял, – ответил Видимир, опустив голову.
– Это и тебя касается, Валамир, – посмотрел на другого брата Эйрих.
Старательно потягав камни, Эйрих дал себе час отдыха, после чего вновь приступил к изнурительному натяжению тренировочного лука. Нужной силы еще нет, но она обязательно со временем придет.
В полдень вернулась Эрелиева, довольно улыбающаяся и держащая за плечом тушку жирной куропатки. Сейчас самый сезон: опадают плоды с кустов, и у дичи полно пищи, что способствует накоплению жира. Осень – это самый благодарный сезон для лесных жителей. А зима – это самый суровый сезон, склонный отнимать жизни. И Эйриху до сих пор было непонятно, как они будут жить зимой. Запасов нет (а он знал, что оседлые народы делают запасы), скота нет, ничего нет. Они будто живут одним днем…
Раньше все как-то разрешалось само собой: охота не прекращалась ни на день, но теперь, когда стало ясно, что добычи перестало хватать даже волкам, уверенности в успешном преодолении зимнего периода не было даже у Эйриха, который имел хоть какой-то план.
– Удачная охота, – похвалил сестру Валамир.
– Да, удач… – заговорил Видимир.
Видимо, эти двое рассчитывают на свою долю в счет доброго отношения.
– Не спугните удачу, бестолочи, – пресек происходящее Эйрих. – Чем клянчить еду у сестры, лучше бы сами тщательнее ставили силки.
Эрелиева с видом римского триумфатора вошла в дом. Минут десять ее не было, Эйрих продолжал заниматься с камнем, а братья занимались ерундой. Но вот когда сестра вышла из дому, на нее было невозможно смотреть без сочувствия: слезы текли двумя ручьями, глаза покраснели, потекли сопли и вообще чувствовалось, что за этим всем стоит вселенская обида.