Умер он в походной обстановке так же просто, как и прожил всю жизнь. Глава обширнейшего из государств мира, занимавшего 4/5 Старого Света, властелин около 500 миллионов душ,[215] а следовательно, по понятиям своего века, обладатель несметных богатств, он до конца дней своих чуждался роскоши и излишеств. После покорения Средней Азии офицеры его армии обзавелись превосходными турецкими кольчугами и стали носить ценные дамасские клинки. Но Чингисхан, несмотря на то, что был страстным любителем оружия, принципиально не последовал их примеру и вообще остался чужд влиянию мусульманской роскоши. Он продолжал носить одежду кочевника[216] и держаться степных обычаев, завещав своим наследникам и всему монгольскому народу не изменять этим обычаям во избежание растлевающего влияния на нравы культур китайской и мусульманской.
У него не было таких личных потребностей, в жертву которым он, подобно другим избалованным счастьем венценосцам, принес бы высшие цели своей политики. Вся его жизнь была посвящена осуществлению его высочайшего идеала — созданию единого мирового царства, которое было в то же время идеалом военной культуры монголов XIII и XIV веков.
Подполковник Рэнк приводит следующие отзывы, резюмирующие справедливые суждения о Чингисхане некоторых из его современников в противоположность господствовавшим тогда и сохранившимся до наших времен превратным взглядам на него, как на кровожадное чудовище:
«Он умер, к великому сожалению, так как был честным и мудрым человеком», — говорит о нем Марко Поло.
«Он установил мир», — высказывает Жуанвиль (Joinville), французский историк XIII века.
«Последнее суждение, — замечает приведший эти отзывы автор, — представляется парадоксальным, когда подумаешь о непрестанных войнах, которые вел Непреклонный император, но по существу оно точно и глубоко верно… В этом смысле он действительно установил мир во вселенной, мир, продолжавшийся около двух веков, ценою войн, которые в общей сложности не продолжались и двух десятилетий. Чингисхан искал союза с христианством. Если бы этот союз осуществился, то не подлежит сомнению, что ислам, взятый в клещи (крестоносцами и монголами)… был бы раздавлен… экономические, социальные и политические связи между Западным миром и Дальним Востоком не терпели бы постоянных перерывов от враждебного Европе мировоззрения. Все цивилизации Старого Света достигли бы взаимного понимания и проникновения. Христианство не сумело этого понять…
Этот завоеватель мира был прежде всего его непреклонным возродителем. Железом и огнем он открывал древние мировые пути для шествия будущей цивилизации. В этом смысле Проклятый имеет право на место в Человечестве».[217]
«„Разрушитель" разрушил и преграды темных веков, — говорит о Чингисхане другой европейский писатель. — Он открыл человечеству новые пути. Европа пришла в соприкосновение с культурой Китая. При дворе его сына армянские князья и персидские вельможи общались с русскими великими князьями. Открытие путей сопровождалось обменом идей. У европейцев появилась прочная любознательность в отношении далекой Азии. Марко Поло отправляется туда вслед за Рубруком. Два столетия спустя отплыл на открытие морского пути в Индию Васко да Гама. В сущности и Колумб отправился в путь на поиски не Америки, а земли Великого Могола».[218]
Однако, по мнению также и этого писателя, Европа, т. е. «то же „христианство"», не поняла Чингисхана. Так как он «вел свои войны не за религию, как Магомет, и не в видах личного или государственного возвышения, как Александр Македонский и Наполеон, то европейцы были поставлены этим в тупик. Объяснение этой тайны лежит в простоте монгольского характера… В противоположность Наполеону он ни в малейшей степени не был фаталистом, равным образом ему не приходило в голову присваивать себе, подобно Александру Македонскому, атрибуты бога».[219]
Идеалом Чингисхана было создание единого царства Человечества, так как только тогда, — как он справедливо думал, — прекратятся взаимные войны и создадутся условия для мирного процветания человечества как в области духовной, так и материальной культуры. Жизнь одного человека оказалась слишком короткой для осуществления этой грандиозной задачи, но Чингисхан и его наследники едва не достигли этой задачи, когда имели 4/5 мира в своем государстве — монголосфере.
Разве теперь потерял свой смысл этот идеал Чингисхана? Разве идея единого человеческого царства не современна и теперь? Лига Наций есть попытка в этом направлении. Идеи о Пан-Европе, Пан-Азии актуальны Стремление к объединению, если невозможно всех, то больших групп наций в одно государство есть проблема XX века. То, что едва не осуществилось в XIII веке силой оружия, возможно, состоится путем мирного соглашения народов в XX веке.
В заключение настоящей главы, которой заканчивается биография Чингисхана, приводим «диалог его со сподвижниками», характеризующий простоту монгольского быта и отношений и отличающий некоторые индивидуальные черты лиц, которым приписывается эта беседа. Написана эпическим, былинным языком, но с сохранением исторической истины, как вообще монголы излагают исторические события, например, у Санан-Сецена.
Приложение
СЦЕНКА ИЗ ЖИЗНИ ЧИНГИСХАНА[220]
Чингисхан обращается к Мукали, знаменитому монгольскому полководцу:
— Мукали!
Ты — подобно огненному урагану стремительно бросающийся на врага в часы боя,
мой опьяненный слон!
Ты — кто, руководя моими пышными пирами, никогда не расточает богатство,
мое неиссякаемое сокровище!
Ты — в руках которого в часы боя никогда не дрогнет мое боевое знамя,
Ты — кто во времена моих долгих отлучек стальной скрижалью своей держит в покорности мою Монгольскую державу,
мой несравненный Мукали, поведай мне что-нибудь!
Ответ Мукали Чингисхану:
— О, мой Великий повелитель и посланник Синего Неба! Ты — все равно ублажающий, мой высокий Боди-саттв (Богочеловек),
Ты — рожденный для власти державной над всем родом человеческим,
мой божественный «Хурмуста Тенгир!»[221]
Ты — мгновенной искрой мысли своей легко разбирающийся в правде и лжи,
мой высокий мудрец!
Ты — увешанный плодами несметными, сочными, мой благородный корень сабаравас![222]
Ты — упитанный легендарной силой и могуществом,
мой горный белый лев!
Ты — обладатель беспримерного уменья распоряжаться силой и талантом своими,
мой орел могучий!
Ты — для славы рожденный, мой повелитель Суту Богдо!
Подобно волнам глубокого океана — да будет великим твое сознание и мысль.
Коварных и жестоких врагов своих — суровыми мерами укрощай!
Снискивай уважение и любовь верой и правдой тебе служащих.
Обращение Чингисхана к полководцу Хяртя-Бургули:
— Ты — кто, участвуя в боевых моих стяжаниях, не знает робости и смятения,
моя верная каменная опора!
Ты — кого пронзившая пуля стальная не принудит покинуть поля сражения,
мой свирепый ассириец!
Ты — кто способен как млатом вбить в землю безнадежно обреченного соперника,
мой сказочный храбрец!
Ты — как испытанный боевой конь,
всегда неизменный мой сподвижник Бургули!
Тоже поведай мне что-нибудь!
Ответ Хяртя-Бургули Чингисхану:
— О, мой высокий повелитель!
Ты — бездонный бурливый океан мой!
Ты — безмерной силы царственный орел мой!
Ты — способный ублажать девять избранных желаний смертных,
216
Халат Чингисхана из холста будто бы хранится в императорском музее в Пекине. См. «Сокровенное сказание». (Примеч. перев.)
220
Автор неизвестен. Перевод с калмыцкого доктора прав Санджи Баянова; издание Калмыцкой Комиссии Культурных Работников в ЧСР, 1928 г.