Чихурху, и известил, что вороги идут. И, не сходя с коней, порешили они ехать навстречу вражеской разведке, дабы все толком разузнать.
И наехали они на вражеский разъезд и вопрошали: «Кто вы будете?»
А были это посланные Жамухой в разведку тайчудский Агучу-батор, найманский Буйруг-хан, сын мэргэдского Тогтога бэхи Хуту и ойрадский Хутуга бэхи. Передовые разведчики наши, перекликаясь с неприятельскими, уговорились сойтись в сражении завтра, потому как смеркалось уже. И воротились они в стан главных сил, где и заночевали.
А назавтра сошлись две рати в сражении в урочище Хойтэн. И бились они, попеременно тесня друг друга; Буйруг-хан и Хутуга владели волшебством обрушивать ненастье на ворогов своих. И принялись они шаманить, вызывая ливень или ураган на головы ратников Чингисхана. Но разверзлись хляби небесные над ними самими. И скользили их ноги и вязли в непролазной грязи. «То гнев небесный пал на нас!» — возопили они, и разбежалось воинство Жамухи в разные стороны*.
Найманский Буйруг-хан отделился от Жамухи и двинулся на южный Алтай в направлении Улуг тага. Сын Тогтога мэргэдского Хуту направился к реке Селенге. Ойрадский Хутуга бэхи, желая осесть в лесах, пошел по направлению Шисгиса (Шишгида). Тайчудский Агучу-батор двинулся на Онон. Сам Жамуха, пограбив в ханы его возведший народ, поспешил обратно вниз по реке Эргунэ*.
Когда распалось воинство Жамухи, Ван-хан стал преследовать Жамуху. Чингисхан погнался вслед за Агучу-батором, двинувшимся в пределы тайчудские на реку Онон. Агучу-батор, придя в свой удел, понудил людей своих бежать за Онон, а сам вместе с Хотун орчаном собрал лучших мужей тайчудских, выстроил их в порядки боевые и ждал подхода Чингисхана, дабы сразиться с ним. И подошла рать Чингисхана и ввязалась в сражение с тай-чудами*. И много крови пролилось в тот день. А с наступлением темноты уснули ратники мертвым сном на том месте, где сражались. И бежавший народ тайчудский, расположившись куренем, спал тут же на поле брани вместе с ратниками.
Чингисхан в сражении с тайчудами был ранен в шею. Хлеставшая из раны кровь никак не останавливалась, и Чингисхан страдал неимоверно, и силы покидали его. С наступлением темноты он расположился ставкой тут же, на поле брани.
Зэлмэ, обагряя губы, то и дело отсасывал закупоривавшую артерию кровь Чингисхана*. И так, набирая полный рот крови, а потом сплевывая ее тут же рядом, он просидел около лежмя лежащего Чингисхана до глубокой ночи; и никого другого он не подпускал к владыке.
За полночь Чингисхан пришел в себя и молвил: «Кровь наконец-то запеклась. Теперь меня лишь жажда мучит».
И тогда Зэлмэ сбросил с себя одежду — дэл, гутулы, малахай*, и остался он в одном исподнем. И пробрался он во вражеский курень и стал шарить по телегам, окружавшим кольцом стан тайчудский, но так и не нашел нигде кумыса. Видно, бежавшие тайчуды выпустили кобылиц пастись недоеными. Не найдя кумыса, он прихватил с одной телеги огромный бурдюк с простоквашей и, взвалив его на себя, поспешил восвояси.
Само Небо покровительствовало Зэлмэ: ни одна душа не прознала про то, как он проник в неприятельский стан и как оттуда вернулся. И принес Зэлмэ бурдюк с простоквашей, развел ее водой, которую тут же отыскал; и, разведя водой простоквашу, дал испить Чингисхану.
И испил Чингисхан, трижды переводя дух; и, приподнявшись, сел и молвил он: «Мой взор прояснился, и чувствую я облегчение».
Тем временем уже рассвело. И узрел Чингисхан, что вся земля вокруг того места, где они сидели, покрыта кровавой жижей. И вопрошал он Зэлмэ: «Что вижу я вокруг?! Зачем не удалялся ты, отплевывая кровь мою?»
И молвил Зэлмэ владыке в ответ: «Покуда пребывал ты в муках, я не решался удаляться от тебя. Не разбирал я второпях: отплевывалось — так отплевывал, глоталось — так глотал. И, право, вдоволь наглотался твоей крови».
И вопрошал Чингисхан снова нукера Зэлмэ: «Пока лежмя лежал я здесь, почто ты удалился оголенным? И попадись ты в руки ворогам-тайчудам, не выдал бы меня?»