Толгонай — это реальное лицо, её хорошо знал писатель, о ней снято даже кино, не раз показанное на экране. Лучшее, что было в её жизни, — это шуршащие колосья пшеницы и встреча во время жатвы с простым сельским парнем Субанкулом, в мозолистых руках которого увиделась ей вся красота рода человеческого. И антигуманная сущность войны в том, что она убивает именно таких людей, пытается вытравить в трудовом человеке его истинную сущность.
Жизнеутверждающий пафос повести огромен. С начала произведения взят возвышенно-скорбный аккорд, задающий тон всей книге.
«В белом свежевыстиранном платье, в тёмном стёганом бешмете, повязанная белым платком, она медленно идёт по тропе среди жнивья. Вокруг никого нет. Отшумело лето. Не слышно в поле голосов людей, не пылят на просёлках машины, не видно вдали комбайнов, не пришли ещё стада на стерню.
— Здравствуй, поле, — тихо говорит она.
— Здравствуй, Толгонай. Ты пришла? И ещё постарела. Совсем седая. С посошком.
— Да, старею. Прошёл ещё один год, а у тебя, поле, ещё одна жатва. Сегодня день поминовения.
— Знаю. Жду тебя, Толгонай. Но ты и в этот раз пришла одна ?
— Как видишь, опять одна.
— Значит, ты ему ничего ещё не рассказала, Толгонай ?
— Нет, не посмела.
— Думаешь, никто никогда не расскажет ему об этом ? Думаешь, не обмолвится кто ненароком ?
— Нет, почему же? Рано или поздно ему станет всё известно. Ведь он уже подрос, теперь он может узнать и от других. Но для меня он всё ещё дитя. И боюсь я, боюсь начать разговор.
— Однако человек должен узнать правду, Толгонай».
Доведённая до края человеческих страданий, потерявшая мужа, двоих сыновей женщина думает о том, что и как сказать ребёнку, которого родила сноха, только не от её сына, а от другого мужчины. Саму сноху, Алиман, она ни в чём не винит, — и это, между прочим, один из лучших образов женщин, когда-либо созданных пером Айтматова. Толгонай видит и понимает, что первопричина всех бед — война.
Война и мир, мать и война, неиссякаемость человеческой воли к жизни в произведении подняты на уровень поистине бетховенского трагизма и героики. Красота мирной жизни и нравственная полнота созидательного труда настолько резко контрастируют с бесчеловечной сущностью войны, что те страницы повести, где изображён довоенный быт семьи Толгонай, читаются как высокая ода жизни, труду, радости.
Конечно, трагедию, подобную той, что пережила Толгонай, люди выносят по-разному, и она изображается в литературе в разном идейном и философском ключе. Примерно в то же время, что и «Материнское поле», была опубликована другая весьма заметная повесть — «Солнце не окончило автопортрет» Кубатбека Джусубалиева, киргизского прозаика более молодого поколения. Герои её, пережившие лишения войны в молодые годы, погружены в настолько глубокое, неизбывное отчаяние, что даже солнце не может внушить им чувство радости и ощущение красоты жизни.
Айтматов строит повествование совершенно иначе. Толгонай потеряла и сына, погибшего на фронте, и сноху Алиман, от которой остался «только росточек — ребёнок», и вообще всех близких. Ей кажется, что лучше «умереть, чем жить так», но это ещё не конец. Это ещё не конец истории, это ещё не конец человека, его жизненных сил. Вслед за Хемингуэем Чингиз Айтматов мог бы повторить: человека можно уничтожить, но нельзя победить. И здесь ни при чём идеалы коммунизма или вообще любых доктрин и учений. Представляя крайнюю степень человеческого отчаяния и безвыходности, писатель неустанно размышляет о путях спасения человеческого в человеке. По убеждению писателя, этот путь может быть найден, если люди ещё способны слышать друг друга, если в душе человека не погибла любовь. Любовь к ближнему, к людям, к жизни.
Айтматов всегда был уверен в том, что мир держится на людях труда, что именно простые труженики являются носителями высочайших моральных и нравственных ценностей. Эти люди — соль земли, её непоколебимый фундамент. Только труд способен возвысить человека и победить эгоизм. Только труд является тем спасительным началом, которое оградит человека от морального и нравственного падения и победит инстинкт разрушения, не допустит всеобщей деградации. В финале повести эта мысль звучит с особенной силой.
«— Мать-земля, почему не падают горы, почему не разливаются озёра, когда погибают такие люди, как Суванкул и Касым ? Оба они — отец и сын — были великими хлеборобами. Мир извечно держится на таких людях, они его кормят, поят, а в войну они его защищают, они первые становятся воинами. Если бы не война, сколько бы ещё сделали Суванкул и Касым, сколько бы людей одарили они плодами своего труда, сколько ещё полей засеяли бы, сколько ещё зерна намолотили бы... Скажи мне, Мать-земля, скажи правду: могут ли люди жить без войны?»
Айтматов никогда не был приверженцем социал-дарвинизма, вообще не преувеличивал значения биологических факторов в поведении человека. В кругу художников и мыслителей XX века молодой Айтматов среди тех немногих, кто вслед за гуманистами эпохи Ренессанса верил в силу активного добра и бессмертие человеческого духа.
Потом эта стоическая вера несколько пошатнётся, её прежней силы уже не ощутишь ни в «Прощай, Гульсары!», ни в «Белом пароходе», ни тем более в романах «И дольше века длится день», «Плаха», не говоря уже о романе-прощании «Когда падают горы».
Но в 1960-е годы Айтматов был твёрдо убеждён, что любые трудности жизни преодолимы, испытания истории можно вынести, и, более того, именно они есть лучший индикатор крепости человеческих убеждений и принципов. Это вполне ощущается в «Повестях гор и степей», которым присущ именно высокий пафос, некий идеализм, особенно когда речь идёт о войне. Забегая несколько вперёд, заметим, что самой яркой литературной манифестацией айтматовского активного гуманизма стала повесть «Пегий пёс, бегущий краем моря», написанная в 1980-е годы. В этом произведении люди идут на сознательную смерть не потому только, что исчерпались в них ресурсы биологического выживания, а из высоких гуманистических побуждений. Дальневосточные нивхские рыбаки верят, что смерть во имя жизни не только возможна, но является продолжением самой жизни и, больше того, её торжеством. Но эта повесть станет практически последним произведением Айтматова, в котором гуманистический пафос определяет и поведенческие линии героев, и их дух «благоговения перед жизнью» (Альберт Швейцер).
«Материнское поле» имело огромное количество критических откликов. Некоторые авторы усиленно подчёркивали сходство концепций человека и гуманизма у Айтматова и Шолохова — автора рассказа «Судьба человека». Например, Е. Ветрова писала: «Есть много общего в “Материнском поле” Ч. Айтматова с “Судьбой человека” М. Шолохова. И здесь, и там человек проходит через страшные испытания, убит горем, потерей близких из-за войны. И здесь, и там человек остаётся одиноким. Но Андрей Соколов и Толгонай не сломились, сохранили твёрдую волю, ясное осознание своей правоты и, что самое главное, веру в жизнь, веру в людей. Они воспитывают детей, чужих детей и растят смену»[21].
Всё верно, только нельзя упускать из виду и то, что повесть Айтматова построена на ином, нежели шолоховский рассказ, философском фундаменте. Да и стилистически это совершенно разная проза. «Судьба человека» написана в лучших традициях русской реалистической школы, что и обусловило её суровую стилистику и иной, нежели у Айтматова, способ манифестации авторских идей. Повесть, несмотря на свой трагический контекст, определённо одухотворена неким возвышенно-героическим пафосом, романтика в ней органично сочетается с реализмом, публицистика в антивоенном духе — с философическими раздумьями. Здесь — свой особый язык символов и знаков, своя художественная семантика: Мать-Земля, хлебное поле, мужчины-хлеборобы, мальчик — продолжатель человеческого рода, железная дорога, солдат.