В кругу крупных писателей XX столетия, чей жизненный путь отразил все трагические изгибы, айтматовская биография представляет собою пример самый, наверное, выразительный. Да, был Александр Солженицын, но он-то никогда не сочувствовал советской системе и отважно вступил в титаническую дуэль с огромной коммунистической державой; были Борис Пастернак и Анна Ахматова, но они тоже почти всегда стояли в стороне от советской политической системы.
Айтматов, его мироощущение, его дилемма — дело иное. Он прежде всего задумывался об этике, о спасении человека.
Здесь хотелось бы ещё раз повторить, что сила Айтматова как писателя, суть его гуманизма заключалась, кроме всего прочего, в том, что он был наделён исключительным талантом видеть в самом рядовом человеке огромную личность, сильную, даже титаническую натуру. У него был особый художнический дар в простом труженике распознать знаки времени, истории, увидеть драматизм и обнаружить удивительную душевную глубину.
Как писатель, как гражданин и личность, он целиком оказался связан с советской эпохой. В его творчестве, как в фокусе, запечатлелась великая история страны, её важнейшие вехи и, наконец, трагический, неожиданный её конец. Всё это было пережито не только им лично, но и его семьёй, пропущено через ум и сердце, описано в произведениях, ставших всемирно известными и вошедшими в золотой фонд не только киргизской, но и русской, и мировой литературы XX века.
Иными словами, автор романов «Плаха», «И дольше века длится день», «Тавро Кассандры» и «Когда падают горы» — очень советский писатель, который мог «правильно» говорить и выступать на различных съездах и высоких форумах, но в своих произведениях через систему философской символики, мифологических параллелей и аллегорий, метафорических шифров утверждал совершенно иные идеи и представления.
Отсюда его многолетнее танго с советской империей, его идейно-эстетическая амбивалентность. Отсюда же и его искушение политикой. Несмотря на горькие уроки и гибель отца, его, как Достоевского к карточной игре, всегда тянуло к политике, и это сильно мешало литературному творчеству.
Распад Союза 1991 года застал Айтматова врасплох, он долго не знал, как быть и что делать в новой ситуации.
И мудро решил держаться подальше от мест, где большая история месила своё, только ей ведомое тесто. Ему долго не писалось, он потерял фанатичных почитателей, аудиторию — садился голос, который раньше идеально соответствовал масштабу огромной империи, занимавшей одну шестую часть земной тверди. Перестали обращать внимание и критики, ранее кропотливо разбиравшие его тексты и способствовавшие умножению славы.
Айтматов, этнический киргиз, писавший на русском, живший в Москве, потом перебравшийся на посольские должности в Европу, несомненно, был одним из драгоценных алмазов в короне этой империи.
Его последним идейно-политическим пристанищем стала киргизская государственность. Так замкнулась впечатляющая дуга его уникальной биографии. Финал соединился с началом.
Да только финиш оказался ничуть не легче старта. Киргизстан, «малая» родина, оторвался от державы, которую Чингиз Айтматов считал своей, родной, и Россия вместе с другими бывшими советскими республиками с их миллионами преданных читателей стала для него «зарубежьем», пусть и «близким». Так что просто не оставалось иного выхода, кроме как примириться с произошедшим и пришвартоваться к родному причалу. Но для писателя имперского Киргизстан был слишком маленькой площадкой, аудитория — слишком узкой.
Есть и ещё одна сторона вопроса.
Смена эпох — культурных, цивилизационных, социально-экономических — неизбежно сопровождается болезненным конфликтом устоявшихся и нарождающихся стереотипов и привычек, их взаимотталкиванием и трудным сближением.
Киргизская культура XX века в этом смысле не исключение. В первое время она вошла в конфликт, а затем в зону диалога с культурой русской. В начале века русская культура выступала в качестве прогрессивной силы, опирающейся к тому же на власть и административные возможности. Это освежило атмосферу, привнесло динамику в общественное развитие, дало новые импульсы местной культуре, у людей появился выбор, возникла альтернатива.
В этой связи существует весьма примечательное высказывание Айтматова, которое уже цитировалось. Оно раскрывает суть того, что мы называем особенностью нынешней национальной культурно-цивилизационной идентичности киргизов: «Я убедился, что колониализм и империализм могут иметь и позитивные стороны, что, во всяком случае, русское влияние на Среднюю Азию было позитивным. Россия своими колониальными амбициями внесла большой вклад в развитие нашей территории. Только благодаря русскому колониализму нам в Средней Азии удалось приобщиться к общей цивилизации. Россия является и останется ядром евразийской оси. Мы — люди одной цивилизации. Поэтому было бы логичным создание евразийского экономического союза, включающего некоторые государства Средней Азии и Россию. Россия много принесла Средней Азии в плане цивилизаторского прогресса, кстати, ещё до появления Советского Союза. В ином случае у нас сегодня было бы, как в Афганистане»[51].
Другим важным фактором, сильно изменившим облик киргизской культуры, стала Вторая мировая война, на алтарь победы в которой были положены миллионы жизней. Никогда советский народ не был так един, как в эти роковые годы. Киргизам впервые открылись русские просторы, города, жизнь простых россиян. Они увидели в них своих братьев, единых в мечте, в чаяниях, в борьбе. С того времени киргизы действительно полюбили и язык этого народа. Постепенно эта любовь стала массовой, а знание русского стало почти национальной идеей. Скоро у нас появились писатели, свободно творившие на языке Пушкина и Толстого, Есенина и Маяковского. Этот процесс увенчался в конце концов явлением Чингиза Айтматова.
В общем, в XX веке киргизский народ пережил новую эпоху своей истории — мы бы назвали её эпохой национально-культурного возрождения, необязательно в европейском смысле этого понятия. Скорее, «киргизское национальное возрождение» — это фигура речи, с помощью которой её удобнее описать и оценить. Эта эпоха исторически завершилась к концу XX столетия, с распадом СССР и возникновением независимой киргизской государственности в 1991 году.
Многие задаются вопросом, хотел ли Айтматов развала СССР, ненавидел ли он эту страну или всё-таки любил? Однозначного ответа не найти, но критиком системы он был последовательным, понимая в глубине души, что в недрах её зреют достаточно опасные центробежные тенденции. Как представителя небольшого народа, его одолевали противоречивые чувства: он никогда не хотел разрушения того порядка вещей и той в высшей степени благоприятной среды, каким был для него Союз, но и не хотел, чтобы местные традиции исчезали, забывался язык, утрачивалась культурная идентичность. Возможность свободы от Союза, чего добивался целый ряд национальных республик, он, полагаю, считал очень далёкой перспективой для Киргизии.
Чингиз Торекулович искренне любил свою большую страну. И в то же время не мог не видеть её внутренней обречённости, изначальной слабости, внутренних коллизий. Художник честный и правдивый, Айтматов обнажил силу и слабость идей коммунизма, противоречивость его ценностей и уж, конечно, не принимал репрессивную, автократическую политику власти.
Сторонником распада СССР он не был, но критиковать его недостатки считал своим гражданским, писательским долгом. И в одном не сомневался никогда — в острой необходимости перемен. И думал, что эти перемены произведёт новый генсек КПСС Михаил Горбачёв.
Был один связанный с Горбачёвым и Айтматовым забавный случай. 12 декабря 1988 года на государственном уровне в киргизской столице отмечали 60-летие Чингиза Торекуловича. Было это во время горбачёвского «сухого» закона. На торжество собралось всё руководство республики во главе с Абсаматом Масалиевым, рядом с которым сидел юбиляр. Прозвучал первый тост, все подняли бокалы шампанского. Кроме него, из спиртного на ломящихся от закусок и фруктов с овощами столах ничего не было.
51