Помнится, в 2007 году Айтматов давал интервью «Голосу Америки» в прямом эфире. Его вели журналисты из Вашингтона. Это было 30 августа, накануне праздника независимости.
Вопрос: «Чингиз Торекулович, вы знали очень многих известных людей, политиков, некоторых из них давно уже нет в живых. Если бы была такая возможность, вы кому из них отправили бы послание или написали?» После короткой паузы Айтматов ответил: «Пожалуй, я бы написал Александру Трифоновичу Твардовскому. Это был великий поэт и выдающийся редактор. Было бы о чём написать ему...»
«— А всё же, — настаивал журналист, — кому из политиков Вы бы отправили послание?
— Конечно, Александру Николаевичу Яковлеву, главному идеологу перестройки и гласности. Мы очень хорошо знали друг друга, долго дружили. Его мнение о некоторых вещах, происходящих сейчас, было бы очень важно для меня...»
И тут журналист подошёл к главному своему вопросу: «Вот Киргизстан уже шестнадцать лет живёт как независимая страна, как самостоятельное государство. Как вы думаете, есть ли у него перспективы, что может ждать вашу страну в обозримом будущем? Как она развивается?»
Ответ: «Конечно, есть трудности, проблемы. Мы учимся, на ошибках в том числе. Не всё просто, ничего не даётся легко, но, тем не менее, страна развивается... Я верю, — продолжал Айтматов, — что мы сможем постепенно наладить жизнь, поставить на нормальные рельсы экономику. Верю, что всё будет нормально. Верю, хотя, повторю, не всё просто...» Айтматов трижды употребил слово «верю», и это глубоко знаменательно, тем более что как раз тогда он закончил свою прощальную книгу «Когда падают горы (Вечная невеста)» — книгу неутешительных итогов и суровых философских заключений. Это роман-метафора о гибели большой страны, поиске утраченного времени, где в жизни основного героя, Арсена Саманчина, отражающей линию жизни самого Айтматова, угадывается трагическое предощущение близкого конца. Получилось так, что писатель оплакал гибель самого себя, а спустя полгода уже мы прощались с ним.
АВТОГРАФЫ НА ОБЛОМКАХ
Говоря об отношении киргизских писателей к идее киргизской государственности, надо признать, что мало кто из них был готов осознать значимость этого исторического события. Наоборот, большинство не скрывало свою тоску по советской системе (даже с её цензурой), поощрения литературного творчества. Выяснилось, что люди привыкли к тому, что когда книга — если она соответствует всем «требованиям», особенно критериям лояльности режиму — выходит из печати, в издательстве можно получить гонорар. В условиях рыночной экономики этого не получается. Здесь всё наоборот: пиши что хочешь и печатайся где хочешь, но никакого гонорара тебе не заплатят, если книга не продаётся.
Вот так советская литература и умирала, в тяжёлых предсмертных конвульсиях. Распался на несколько самостоятельных творческих организаций — обломков и осколков — некогда единый писательский союз несуществующей больше страны. И в Киргизии, увы, произошёл раскол — на месте прежней, единой, появились три новые литературные корпорации. Примирить разбежавшихся по разным квартирам писателей не смог даже Чингиз Торекулович. Да и находился он тогда в Европе, справляя посольскую службу сначала в Люксембурге, а потом в странах Бенилюкса.
Но дело было, конечно, не в изменении организационных форм литературной жизни. Писатели растерялись, не зная, как изображать и интерпретировать происходящее. Газетная журналистика просто охаивала и проклинала демократию, виня её во всех бедах народа, а литература находилась в состоянии полной фрустрации.
Советская литература в целом и киргизская в частности постепенно входили в длительную стадию кризиса. Самый существенный ущерб литературному процессу в Киргизстане в 1980-х годах нанесло снятие — в условиях тяжёлого экономического кризиса — с государственной дотации газет и журналов, таких как «Ала-Too», «Литературный Киргизстан», еженедельника «Киргизстан маданияты». Последний был вскоре приватизирован, но из-за отсутствия средств журнал «Ала-Too» перестал выходить. Не только по финансовым причинам, но и из-за серьёзных разногласий в писательской среде.
Такая ситуация продолжалась около двадцати лет, вплоть до 2004 года, когда всё-таки удалось объединить разрозненные силы и вновь создать единый писательский союз с соответствующей государственной поддержкой.
Конечно, советская, в том числе киргизская, литература была по преимуществу литературой обслуживающей, насквозь конъюнктурной, несвободной и в целом глубоко вторичной. Такие мастера, как А. Токомбаев, Т. Сыдыкбеков, А. Осмонов, Ч. Айтматов, Т. Касымбеков сумели высказать много смелых и важных идей, часто прибегая к метафорам, иносказаниям, намёкам, к эзопову языку, чтобы показать правду своего времени, но это были всё-таки исключения. И надо было прожить почти 20 лет после обретения независимости, чтобы киргизские писатели наконец заговорили о национальной государственности, о святости государственного флага и всех символов суверенитета.
Следует отметить, что в то бурное время 1990-х Чингиз Айтматов не потерял своей творческой формы, продолжал творить, осмысливать происходящее. Это он сказал однажды, что даже Шекспир был бы бессилен отразить весь этот ужас хаоса и предательств, жульничества и падения простых людей на самое дно общества, который принёс собой коллапс СССР. Поэтому в первое время и у него не было никакой уверенности в том, что этот вселенский хаос приобретёт черты хоть какого-то порядка. «Печально видеть, — писал тогда Чингиз Торекулович, — что наряду с изменением экономических отношений стало оскудевать и наше духовное богатство. Чего греха таить, при советской власти любой вид искусства и художественного творчества становились орудием партийной пропаганды. И хотя культуру душили узкие рамки “социалистического реализма” с его недремлющей цензурой, государственные издательства выполняли огромную работу, бесперебойно и своевременно выпуская добротные печатные издания. Лишившись политической опеки, государство прекратило финансировать из бюджетных средств издательства, газеты и журналы, как это было прежде»[52].
В интеллектуальной жизни республики 2000-х годов больным вопросом оказалось антицарское восстание 1916 года, известное под названием Уркун. Спор развернулся вокруг, казалось бы, самого простого вопроса — определения характера восстания. Одни историки писали о «стихийном бунте», другие утверждали, что это «национально-освободительное восстание». Вскоре появилось ещё одно определение — «борьба за национальную свободу». Была издана книга под названием «Уркун» — собрание наиболее интересных и научно выверенных работ.
Разумеется, все видные представители национальной интеллигенции отдавали себе отчёт и в том, что освещать события прошлых лет надо не нанося вреда, не раскалывая современное киргизское общество. Например, Айтматов в одном из выступлений справедливо говорил, что «нам нужен не столько 1996 год (в том году многие предлагали отметить 80-летие восстания. — О. И.), сколько 2016 год».
Но куда более спорным и болезненным вопросом оказался киргизский язык, его реальное положение. В ситуации, когда в Киргизстане и рабочим языком, и языком образования стал русский, в сравнении с которым язык Токтогула и Тоголока Молдо, Алыкула Осмонова, Аалы Токомбаева по совершенно объективным причинам не выдерживал конкуренции, родная речь превратилась в язык газет и «кухонь». Это всерьёз беспокоило всех думающих людей Киргизстана, в том числе и деятелей культуры. Но весомее и сильнее всех звучал голос Айтматова, для которого проблема родного киргизского языка стала самой настоящей сердечной болью.
Надо сказать, что изучение местных языков, таких как киргизский, всячески поощрялось с самых первых лет советской власти. В 1920—1930-е годы, в послевоенное время широко развернулось научное изучение и систематизация лексического богатства киргизского языка. А в 1950-е годы, когда республикой руководил Исхак Раззаков, киргизский язык начал изучаться и в русских школах, что было совершенно справедливым и нужным делом. Но после его отставки за «проявления национализма» этот процесс затормозился. Такое состояние дел продолжалось до конца 1980-х годов XX века, когда с началом горбачёвской перестройки судьбы родного языка переместились в центр интересов общества. В 1987 году о них во весь голос заговорил Чингиз Айтматов.
52