Весной 1218 года из Хивы и Бухары в ставку Чингиз-хана прибыл торговый караван. Персидский историк Рашид эд-Дин (Рашид ад-Дин) говорит, что у монголов весьма ценились различные сорта тканей и подстилок и молва о прибыльности торговли с ними широко распространилась. Даже сам Чингиз-хан охотно торговался с купцами. Вскоре на обратном пути Чингиз-хан снарядил в Хорезм большой караван, с которым следовало 450 купцов-мусульман и с каждым из них по 2–3 человека от каждого племени монголов. На 500 верблюдах караван вез шелка из Китая, бобровые и собольи шкуры, огромное количество золотых и серебряных изделий. Когда он прибыл в Отрар, крепость, охранявшую путь в Трансоксиану, правитель города тюрок Инальчик-хан (в некоторых источниках — Инальджук, Инальчук, Инал-хан), бывший дядей хорезм-шаха Мухаммеда по матери, велел схватить купцов и конфисковать их товары. К хорезм-шаху было послано донесение о захвате шпионов монгольского хана, что, без сомнения, звучало вполне правдоподобно.
Встревоженный правитель Хорезма потребовал незамедлительно провести следствие и примерно наказать виновных.
Инальчик-хан охотно выполнил повеление, присвоив большую часть конфискованных товаров себе. Все люди, сопровождавшие караван, были казнены. Однако один человек избежал казни и вернулся в Монголию.
Чингиз-хан, услышав из уст спасшегося купца о гибели каравана (хотя есть свидетельство, что уцелевший был простым погонщиком верблюдов), тотчас отправил к хорезм-шаху гонца с кратким, но ясным требованием незамедлительно предать губернатора Отрара в его руки, в противном случае угрожая начать войну. Мухаммед, опьяненный своим стремительным успехом и головокружительным взлетом к вершинам могущества, понимал, что не может предать своего ближайшего родственника мести монголов, и решил сам сделать первый шаг к войне.
Выслушав требование послов, он велел их казнить. Война была объявлена. Пути назад не было.
Однако, сколь ни высоко было его мнение о собственном военном могуществе, уже в самом близком будущем ему предстояло пересмотреть свои взгляды на силу северо-восточного соседа.
Стремясь завладеть теми землями Гучлука, которые еще не попали в руки монголов, хорезм-шах направил свои войска в Фергану, жемчужину Ма-вераннахра, до сих пор не украсившую его владений.
С целью захвата Ферганской долины он повел войска на восток. Вскоре до него дошло известие о смерти Гучлука от руки Джэбэ. Одновременно ему донесли, что крупные силы меркитов уже находятся у Джэнда, на берегу Сыр-Дарьи. Тогда хорезм-шах повернул на север и повел войска к Джэнду, но не успел сразиться с меркитами. Отряд меркитов был уже разгромлен Джучи и Субудаем.
Как только хорезм-шах понял, что может столкнуться с победоносными силами еще очень малоизвестного народа, он сначала вернулся в Самарканд, пополнил ряды своих войск, доведя их число до 60 000 человек, и лишь тогда двинулся на север, в степи. Около города Караку он наткнулся на поле совсем недавно разразившейся здесь битвы, покрытое телами убитых, и среди них обнаружил одного тяжелораненого меркита, сообщившего ему о победе монголов и о том, что те совсем недавно оставили поле битвы.
Хорезм-шах поспешил по следу победителей и настиг их на следующий день.
Он уже выстроил войска для боя, когда Джучи, глава монгольского отряда, через гонца передал, что нет никаких причин для враждебного противостояния, ведь пока оба народа живут в мире и согласии. Несомненно, Джучи еще ничего не было известно об ультиматуме Чингиз-хана и смерти монгольских послов.
Джучи уведомил хорезм-шаха, что действует по повелению отца, который строго наказал ему самым дружественным образом обходиться с людьми Хорезма, которых ему посчастливится встретить на своем пути, но добавил, что если Мухаммед в самом деле намерен сражаться, он не станет возражать против этого. Хорезм-шах, армия которого во много раз превосходила отряд Джучи, отказался даже слушать такую нелепицу. «Если Чингиз-хан и не дал тебе приказа нападать на меня, зато Аллах дал мне такое повеление, и я надеюсь заслужить его милость, уничтожив тебя вместе со всеми твоими нечестивыми язычниками», — сказал он посланцу Джучи, велев повторить это слово в слово.
По всей видимости, оправдывалась пословица, хорошо известная на Востоке: «Кого Бог захочет погубить, того он в первую очередь лишит разума».
У монголов не было выбора — и они почти одержали победу. Их правый фланг разгромил левый фланг хорезмийской армии, они глубоко вклинились в центр неприятельских войск, которым командовал сам Мухаммед, и почти опрокинули его.
Хорезмийцев ждал неминуемый разгром, если бы сын Мухаммеда, Джелаль эд-Дин, не спас положение. Он командовал правым флангом и с успехом отразил атаку монгольского левого крыла, восстановив тем самым положение хорезмийских войск. Наступление темноты развело сражающихся. Монголы тихо отошли и стали лагерем неподалеку.
Они зажгли многочисленные лагерные костры, словно намереваясь остаться на поле боя и возобновить сражение на следующее утро; и снова военная хитрость возобладала там, где потерпела поражение военная сила. Едва забрезжил рассвет, хорезм-шах вдруг увидел, что монголы ушли и находятся уже вне пределов досягаемости, и преследовать их бесполезно.
Это странное происшествие запало ему в душу. Глубоко задумавшийся монарх вернулся в Самарканд, с горечью думая про себя, что никогда прежде он еще не сталкивался с подобным противником.
Итак, один важный результат экспедиция Джучи все же имела: монголы в бою испробовали силы хорезм-шаха, а тот, глубоко пораженный и встревоженный их военным могуществом, потерял всякое желание меряться с ними силами в открытом поле.
Когда известие о казни его послов дошло до Чингиз-хана, он объявил войну. Возможно, он уже давно обдумывал ее, но теперь у него был предлог. Весной 1219 года он начал сгонять лошадей и крупный рогатый скот в долины рек Кара-Иртыш и Кобук, где находились бескрайние пастбища сочных трав.
С наступлением осени он собрал здесь свои войска, созвав под белое знамя Великого хана представителей всех монгольских племен и приведя из Китая мастеров и инженеров для изготовления и обслуживания осадной техники, которую предстояло перевозить на вьючных животных и повозках. Общая численность его войск составляла 150 000 человек и приблизительно 15 000 инженеров, рабочих и мастеров при осадных машинах.
За войском следовали огромные табуны сменных лошадей, не менее двух на одного всадника, и бесчисленные стада крупного и мелкого скота.
Известия об этих приготовлениях достигли ушей Мухаммеда, и он решился на план, при помощи которого намеревался свести к минимуму, а может быть, и вовсе уничтожить силу яростного натиска монгольской конницы, однако в действительности ставшего причиной его поражения и обвинения этого правителя в военной бездарности и трусости.
Для того чтобы ясно представить суть проблемы, которая стояла перед хорезм-шахом, необходимо прежде всего описать земли, известные нам под названием Трансоксианы (междуречье Сыр-Дарьи и Аму-Дарьи), а восточными авторами называемое Мавераннахром.
Наиболее густонаселенными и экономически развитыми центрами этих земель являлись города Бухара и Самарканд, а также оазис Нахшаб (Нахшеб), в котором стоят до сих пор Шахрисабз и Карши. Долина реки Зерафшан пересекает междуречье как раз от Бухары до Самарканда и населена не менее густо.
Между этими благословенными уголками земли и Аральским морем лежат пустынные степи, получившие название Кызыл-кумы, или Красные пески, представляющие собой в действительности тяжелый, плотный, высушенный солнцем глинозем, на котором произрастает растительность, характерная для таких мест — тамариск, саксаул, а после таяния снегов— обильные сочные травы, весьма немаловажное подспорье для огромной конной армии, в особенности если учесть склонность монгольских лошадок к этому виду корма. Однако летняя жара быстро иссушает и губит зеленый покров степей, и уже в июне жухлые травы совершенно непригодны в пищу. На восток от Зерафшанского пояса активного земледелия и богатых оживленных городов вздымаются горы, и чем дальше они уходят, тем выше и неприступней становятся — до тех пор, пока последней и единственной связующей артерией между Оксом (Аму-Дарьей) и Яксартом (Сыр-Дарьей) не остается одна лишь долина Вахша.