Однако решающего сражения не произошло: Мухаммед так и не решился выйти за крепостные стены, и все три монгольских корпуса начали методичное уничтожение всех очагов сопротивления вдоль берегов Сыр-Дарьи, более не опасаясь вмешательства хорезм-шаха.
Теперь Чингиз-хан решил прибегнуть к хитрости. Он прослышал о разногласиях между хорезм-шахом и его матерью и решил воспользоваться ими.
Историк Ан-Насави в своем «Жизнеописании Джелаль эд-Дина, сына Мухаммеда» так рассказывает об этом: «К Чингиз-хану явился Бадр эд-Дин ал-Амид, замещавший визира султана в стране тюрок. Бадр эд-Дин ненавидел султана (хорезм-шаха) за то, что тот убил его отца, кади ал-Амида Саада, его дядю по отцу, кади Мансура, и нескольких его двоюродных братьев по отцу. И придя к ужасному Чингиз-хану, он сказал: «У меня есть мысль, чтобы ты применил против него хитрость, вследствие которой он сам стал бы подозревать эмиров своих войск». Бадр эд-Дин сказал, что между султаном и его матерью воцарилась неприязнь и возникли раздоры. Беседа продолжалась, пока они не условились, что Бадр эд-Дин ал-Амид подделает письма от имени военачальников — родственников матери султана Мухаммеда, упоминая в них о том, что де «мы с нашими племенами пришли из страны тюрок к султану, желая лишь верно служить его матери. И мы помогали ему против всех государей земли, пока он не завладел ею. И вот теперь изменилось его намерение в отношении прав его матери: он ведет себя заносчиво и непочтительно, хотя раньше во всем слушал ее.
Поэтому она приказывает оставить его без помощи. А мы ожидаем твоего (т. е. Чингиз-хана) прихода, чтобы следовать твоей воле и твоему желанию».
Чингиз-хан отправил эти письма через одного из своих приближенных, якобы совершившего побег. Тот распространял их, и мир помрачился в глазах султана и ослабела его решимость.
Чингиз-хан послал одного из верных ему людей к Тюркан-хатун в Хорезм, и тот так передал ей: «Мне известно, как непочтительно поступил твой сын в отношении твоих прав. Теперь, с согласия его эмиров, я выступаю против него, но не стану нападать на те области, которыми владеешь ты.
Если ты принимаешь это, то пришли ко мне кого-нибудь, кто удостоверит тебе мое обязательство, а затем тебе будут отданы Хорезм, Хорасан и то, что соседствует с ними по ту сторону Джейхуна (Аму-Дарьи)».
Ответом ее на это послание было то, что в скором времени она в страхе выехала из Хорезма и оставила его на произвол судьбы»[7].
Итак, поддельные письма попали в руки хорезм-шаха… Цель монгольского хана была достигнута. Мухаммед перестал доверять своей тюркской гвардии и тем военачальникам, которые пользовались авторитетом в глазах его матери. В верхах хо-резмийской армии наметился разлад.
Но, несмотря на это, Отрар отчаянно сопротивлялся. Город был хорошо укреплен, удобно расположен, имел мощный гарнизон. Командовал им тот самый Инальчик (Инальджук, Инал-хан), на руках которого была кровь монгольских и мусульманских купцов — и, быть может, лазутчиков, уже известного нам каравана. Инальчик (Инальджук), человек алчный и жестокий, но воин испытанной отваги и большого военного мастерства, природная смелость которого укреплялась и удесятерялась еще и осознанием того, что никаких надежд на спасение и пощаду у него нет, дрался как лев.
Крепость продержалась пять месяцев, с декабря по май, а затем тюрки-канглы, не видя никаких шансов на спасение, решили подороже продать свою жизнь, сделав попытку прорвать ряды осаждающих. Монголы настигли отряд на берегу Сыр-Дарьи и изрубили его.
Иналь-хан (Инальджук), поняв, что бессмысленно долее оборонять городские стены, обращенные в руины, отступил к городской цитадели с остатками войска и укрепился в ней. С ним было не менее 20 000 человек. Монголы обложили его со всех сторон.
Защитники выпустили все стрелы, сломали свои мечи о головы врагов и долгое время отбивались выломанными из стен камнями. Наконец, цитадель вместе с последними защитниками была взята. Монголы схватили Инал-хана, и Чингиз-хан велел расплавленным серебром залить ему глаза и уши в наказание за алчность, выказанную при разграблении каравана.
Тем временем Джучи шел к устью реки Сыр-Дарьи. Первым городом на его пути был Сыгнак и он предложил ему сдаться. Городская чернь убила его посла, после чего Джучи осадными машинами разрушил часть стены и непрерывными атаками вынудил осажденных к сдаче. Через семь дней после начала осады он был в городе и в наказание за смерть посла умертвил всех его жителей. Продолжая свой путь, он взял и разграбил Озкенд, Бархалигкент и Эшнас, решив предать опустошению весь северный берег Сыр-Дарьи, чтобы не оставлять в тылу даже малейших очагов сопротивления, когда монголы перейдут реку. Когда он достиг Джэнда, наиболее важного города между Отраром и Аральским морем, то, овладев им, вывел всех жителей из города и разграбил его. Чтобы завершить покорение северного берега реки, он послал отряд в Янгикент (Енгикент), расположенный в сорока милях от Аральского моря. События эти произошли в марте 1220 года. Затем Джучи поставил верных ему людей в уцелевших от разрушения городах и соединился с четвертой армией во главе с Чингиз-ханом, двигавшейся на Самарканд.
Как мы знаем, третий отряд, двигавшийся вверх по реке, стоял под Бенакетом. Гарнизон города состоял из тюрок племени канглы, кочевников, проживающих к северу от Сыр-Дарьи и Аральского моря.
Когда монголы пообещали им жизнь в обмен на капитуляцию, те сдались и открыли ворота. Увы, никакие клятвы и обещания не могли заставить монголов выполнить их, если речь шла о врагах — все тюрки были умерщвлены, едва монголы вошли в город; они оставили в живых лишь тех, кто мог им в будущем пригодиться, — ремесленников и оружейных мастеров. Затем они подошли к Ходженду, ибо взятие этого города прервало бы всякую возможность получения подкреплений из Ферганы. Этот древний город, пятнадцать столетий тому назад захваченный войсками Александра Македонского и названный Александрией Эсхатой, находился под властью мужественного тюрка Тимур Мелика. Он перевел свой маленький гарнизон (всего 1000 бойцов) на остров посередине Сыр-Дарьи и отказался сдаваться. Монголы безуспешно пытались сломить его сопротивление, пока Чингиз-хан не послал их отряду мощные подкрепления и 15 000 пленных «таджиков» (ибо на персидском языке слово «таджик» означает то же, что «феллах» на арабском, а именно: крестьянина, бедного поселянина) для тяжелых работ под командованием монголов. Захватчики заставили их работать на сооружении дамбы, ведущей от берега реки к острову, и были совершенно безучастны к потерям среди пленных, вызванным стрелами осажденных.
Тимур Мелик, видя, что конец близок, посадил свой отряд на корабли и лодки и покинул остров. Чтобы помешать ему уйти вниз по реке, монголы протянули через нее цепь в том месте, где ныне водный поток пересекает паром, связующий дорогу, ведущую из Самарканда в Бенакет. Однако цепь была прорвана, и флотилия проследовала далее под охраной монголов, неотступно следовавших за ней по берегу. Монголы не хотели упускать добычу.
У города Джэнда ими был построен лодочный мост через Сыр-Дарью, полностью блокировавший ее русло, по берегам расставлены катапульты, которые нанесли жестокий урон баркам Тимур Мелика, вынудив его высадиться на берег и попытаться спастись. Едва ли не в полном одиночестве пробился он сквозь ряды монгольской конницы и добрался до Ургенча. Он горел желанием сражаться с монголами до конца. Позднее, собрав маленький отряд, он пересек пустыню, атаковал и убил монгольского градоначальника Янгикента (Енгикента).
Чингиз-хан не вел никаких активных боевых действий, пока Джучи освобождал от противника Яксарт (Сыр-Дарью). Как мы уже знаем, ему удалось заронить семена раздора и смятения в сердце хорезм-шаха. А тот, терзаемый сомнениями, мучимый страхами перед зреющими всюду заговорами, продолжал упорно придерживаться тактики пассивной обороны, в то время как его пограничные крепости одна за другой попадали в руки монголов.
Пока он упорствовал в бездействии, Чингиз-хан, видя, что Мухаммед не собирается идти в горы, решил сам прийти к Мухаммеду.
Во главе 50-тысячного конного войска и двух больших обозов с осадными машинами он подошел к Бенакету. Недалеко от города он форсировал Сыр-Дарью и повел силы на Джизак[8], находящийся на полпути от Самарканда в Бенакет.
7
8
Так утверждает Ховорс (Howorth), в то время как д’Оссои и некоторые другие историки называют город именем Зернук или Ссртак, а иногда и Джизак-Ссртак. Я склоняюсь к мнению Ховорса, полагавшего, что речь идет об одном и том же городе.