Когда же в предгорьях расстаял снег, пришло сообщение, что войско во главе с самим Чингиз-ханом, взяв Джизак, Нур Бухарский и саму великую прекрасную Бухару, идет прямо на Самарканд. У Мухаммеда в стенах Самарканда было свыше 100 000 вооруженных бойцов, в то время как гарнизон Бухары едва ли превышал 30 000 человек. Но быстрота, с какой приближались монголы, и необычность их стратегического плана внушали страх повелителю Хорезма и усиливали его колебания.
Больше всего он рассчитывал на то, что Бухара с ее великолепными мощными стенами окажется не по зубам монголам и те, начав испытывать недостаток в продовольствии в местностях, ими разоренных, уйдут на север — в степи Приаралья. Такой поворот событий был бы не только спасением для правителя Хорезма, он укрепил бы его уверенность в правильности избранной им стратегии обороны и воодушевил бы его войска. Хорезм-шах был убежден в том, что любая из армий цивилизованного мира, оказавшись в подобном положении, была бы в значительной мере ослаблена и дезорганизована угрозой надвигающегося голода, если бы, в свою очередь, и гарнизон Бухары оказал решительное сопротивление. В истории хорошо известны случаи, когда разрушения и опустошения, произведенные одной из воюющих сторон, оборачивались в определенный момент времени против нее самой.
Окрестности Бухары представляли собой безлюдную пустыню. И, по всей видимости, именно на это уповал в первую очередь правитель Хорезма. Увы, Бухара практически не сопротивлялась. Голод и мор не поразили монголов. Хитрость не спасла труса, хотя прежде она нередко помогала ему в создании огромной империи. Почва ушла у него из-под ног, когда первые вести о падении Бухары, мощной крепости, не выказавшей даже видимости сопротивления, дошли до его ушей.
Мы можем судить лишь о делах Мухаммеда. Никаких письменных документов, касающихся разработанного им плана ведения войны, как и приказов, им отданных, не сохранилось. Все погибло от рук монголов. Они уничтожили все книгохранилища и архивы, все бумаги дворцовой канцелярии хорезм-шаха, так же как и его писцов. Действительно, даже записи бухарских евреев датируются самое раннее 1220 годом, хотя представители этого народа появились в Бухаре за тысячу лет до монгольского нашествия.
Беда Мухаммеда заключалась в том, что он был парализован страхом перед возможной, таящейся во всех частях его необъятного государства, изменой, и, справедливости ради, следует сказать, что быстрота, с какой Чингиз-хан взял Бухару, полностью оправдала эти страхи. Если уж Бухара так легко оказалась в руках «разрушителя царств», что было говорить о Самарканде? Возможно ли в подобных обстоятельствах было доверять силе, — а главное верности, — его гарнизона. И хорезм-шах не стал ждать. Вместе с сыновьями он тайно выехал из города и поскакал в Карши, что в оазисе Нахшаб, говоря жителям местностей, через которые проезжал, что отныне они сами должны позаботиться о собственной безопасности, ибо он, правитель, уже не в силах чем-либо им помочь.
Наиболее опытные его военачальники указывали на то, что с падением Бухары Трансоксиану (Мавераннахр) не удержать. И он бежал к Оксу (Аму-Дарье), намереваясь сделать все возможное, чтобы удержать Хорасан и Персию. Его сын Джелаль эд-Дин заклинал его собрать все годные войска и держать линию обороны по Аму-Дарье, но прочие советники умоляли не рисковать и отсидеться в Газни, начав именно там собирать армию среди горцев Афганистана. «Наконец, — заклинал его Джелаль эд-Дин, — давайте же сделаем хоть что-нибудь, ибо, даже если мы будем разбиты, народ не скажет, что, взимая с него тяжкие подати и налоги в дни мира, мы бросили его одного на растерзание врагам в дни войны».
Хорезм-шах, как свойственно всем нерешительным людям, столкнувшись лицом к лицу с отвагой и решимостью молодости, отнесся к настойчивым просьбам принца как к советам неопытного юнца и продолжил бегство. В Балхе, узнав о падении Самарканда, он решил бежать в западную Персию, где мог собрать под свои знамена расквартированные там хорезмийские и персидские войска, а потому под охраной сильного тюркского эскорта направился в Хорасан. Но даже в кругу самых верных ему людей его поджидала измена. До его ушей дошли новые сведения о заговоре, зреющем среди людей его свиты. Хорезм-шах был потрясен известием, что ближайшие сподвижники намерены его убить. Несчастному монарху пришлось каждую ночь менять шатер, а однажды утром один из шатров, в котором, как полагали, он должен был ночевать, был насквозь пробит и засыпан стрелами.
В спешке Мухаммед скакал в Нишапур, прибыл в него 18 апреля, и там начал подготовку к созданию армии, твердо веря в то, что монголы не перейдут Аму-Дарью. Однако скоро пришли вести, что крупные монгольские силы форсировали Аму-Дарью и вступили в Хорасан.
Хорезм-шах не знал, что и думать, а главное, что предпринять в подобных условиях. Монголы шли за ним. Он понимал, что является целью их неотступного преследования, и это лишало его последних сил. Едва превозмогая страх, он объявил о срочном выезде на шахскую охоту и бежал (12 мая) в западную Персию.
Напомним, что Чингиз-хан, едва достигнув Самарканда, получил информацию о бегстве хорезм-шаха. Отдавая себе отчет в том, что противник его не оставит попыток оказать сопротивление и не сойдет с тропы войны, он отрядил 20 000 человек из своей армии (т. е. 2 тумэна) под командованием Джэбэ Нойона и Субудая Багатура, повелев им, не подвергая себя и своих людей ненужному риску, выяснить, где находится хорезм-шах и каковы его планы. В случае, если тот уже стоит во главе большой армии, монгольским военачальникам было строго приказано в бой не вступать, но, продолжая непрестанное, неусыпное наблюдение за врагом, тотчас послать гонцов в ставку Великого хана и ждать подкрепления. Если же Мухаммед пожелает спасти свое бренное существование бегством, Джэбэ и Субудай должны были преследовать его и взять в плен. Началось преследование, по отваге и военному мастерству сравнимое с лучшими военными деяниями прошлого. Джэбэ и Субудай сразу за Самаркандом напали на след скрывающегося от монголов правителя. Продолжая путь, они перешли Аму-Дарью у города Келиф. Существует несколько рассказов о том, каким образом монголы осуществили эту переправу. Они помогут понять, как ими форсировались все крупные реки. Один из способов описан у историка Ибн аль-Асира: «Они смастерили из дерева нечто вроде больших водопойных корыт, обтянули их бычьими шкурами, чтобы в них не проникала вода, положили в них свое оружие и свой скарб, пустили лошадей в воду, уцепившись за хвосты их, прикрепив к себе эти деревянные корыта, так что лошадь тащила за собой человека, а человек тащил корыто, и так переправились все за один раз». Вероятно, что Ибн аль-Асир не вполне правильно понял рассказ своего источника. Столь же странно звучит и другой рассказ. В соответствии с ним, монголы набили сухими ветвями кожаные бурдюки, которые всегда возили привязанными к седлу, и сделали из них нечто похожее на плоты, положили на них оружие и, держась одной рукой за плот, а другой за гриву своего коня, переплыли реку все сразу за один день.
Иначе и, вероятно, много вернее рассказывает об этом Плано Карпйни: обратим особое внимание на его рассказ: «У начальников монголов есть крепкая и легкая кожа, в которой кругом проделаны петли, через петли продевали веревку и стягивали так, что внутри круга образовывалось как бы вместилище, которое наполняют одеждой, оружием и другими вещами и крепко завязывают; после этого в середину кладут седла и более твердые предметы. Люди садятся посередине, приготовленное таким образом судно привязывают к хвосту лошади, и одного человека, правящего лошадью, пускают вплавь, остальные лошади следуют за первой. Более бедные обязаны иметь каждый по кожаному мешку или кошелю, хорошо и прочно сшитому, в такой кошель или мешок они кладут одежду и все свои вещи, а сверху крепко связывают его, привязывают к хвосту лошади и переправляются, как описано выше»[9].
Как видим, три различных описания способны дать достаточно точную картину того, как переправлялось через реки монгольское войско. Первым городом, встреченным ими на пути, был Балх, тотчас же выславший депутацию с изъявлением покорности и предложением сдачи. Целью монголов был Мухаммед, и они вполне удовлетворились, оставив в городе своего губернатора. Дальше лежал Хорасан. Город Турбет-и-Хайдари (иначе Торбете-Хейдери) закрыл ворота. Все его население высыпало на стены, и монголы сначала прошли мимо него. Однако, хорошенько подумав, вернулись, штурмом взяли город и перебили жителей, предав городские строения огню. И в дальнейшем, двигаясь все далее на запад, они обращались с городами на своем пути в полном соответствии с поведением и мощью последних.