Разведывательно-заградительный щит из стремительных конных отрядов всегда обгонял основное войско на расстояние двух дней пути (около 100 миль вперед или в сторону, по флангам). Так сильные конные отряды шли впереди войска; когда же оно двигалось по вражеской территории, монгольские сотни и десятки рассыпались широкой цепью вдоль всего пути следования великой армии, периодически возвращались назад и наблюдали за тылом, совершая таким образом постоянное циклическое движение (никогда не стоя на месте) вдоль всего пути следования монгольского войска.
Можно не сомневаться в том, что монгольские дозорные далеко углубились в пески Каракумов и наблюдали за всеми движениями Джелаль эд-Дина с момента его выезда из Ургенча до того дня, когда они все-таки упустили его у самого Фараха.
Система монгольской конной разведки была такой же неотъемлемой частью монгольского способа ведения войны, как и ложное отступление с поля битвы. Когда мы читали о европейских армиях 1914 года, выдвигавших аванпосты и патрули самое большее на 10–11 миль вперед от основных сил, мы легко можем представить себе, насколько померкло в XX веке искусство маневра и военной хитрости, насколько утрачено для нас, европейцев, боевое искусство прошлого. Современная война стала малоподвижной и позиционной и выражается в том, что воюющие армии почти вслепую или на ощупь ищут и сталкиваются друг с другом, легко допуская грубые просчеты и неся неоправданные потери. К этому грустному выводу можно добавить лишь то, что солдату перед лицом современного оружия не остается ничего другого, кроме как окапываться, окапываться и еще раз окапываться. У него нет другого выхода. В европейском искусстве ведения войны, в котором нет ничего, что хотя бы отдаленно напоминало конную разведку монголов, даже соединение двух совместно действующих армий на поле боя всегда было для европейцев трудновыполнимым маневром, в то время как у монголов это было самым простым и легкоисполнимым делом.
Ключ к реальной мобильности и маневренности монгольской армии, возможно, кроется именно в совершенстве ее конной разведки, совершенно неоценимой для войска, с огромной быстротой перемещающегося из одного пункта в другой, не опасаясь при этом неожиданной встречи с противником или засады.
Но если широкая цепь разведывательных отрядов удалялась на добрую сотню миль вперед от основной армии и проходила от 50 до 70 миль в день, ей легко было не только заблаговременно обнаруживать приближение или расположение сил противника, но и обследовать его фланги и передовые позиции, а также препятствовать ему проводить разведку. Помимо этого конный щит сам оказывал давление на фланги и тыл неприятеля.
Пети де ля Круа утверждает, что разведчики постоянно держали Чингиз-хана в курсе всего происходящего в Ургенче и что происходило это благодаря именно той цепи аванпостов (и конных разъездов), которые протянулись от Мерва до Шахристана, который находился близ Нисы.
Однако самое время вернуться к Джелаль эдДину. Когда он понял, что его преследуют, то пришпорил коня и попытался уйти от погони. 120 миль от Нишапура до Зузана (Заузана) он проскакал за один день. Некоторые историки, и среди них ал-Джувейни и Рашид эд-Дин, уверяют, что Джелаль эд-Дин покинул Нишапур 10 февраля 1221 года. Он не смог войти в Зузан из-за враждебности его жителей, заявивших, что если монголы нападут на него с одной стороны, то и они, в свою очередь, будут метать в него камни со стен крепости.
По другой версии ворота Зузана были на запоре из-за наступления темноты или из страха перед монголами. Так или иначе, но Джелаль эд-Дину пришлось продолжить путь. К счастью, монголы потеряли его из виду ночью, и он невредимым достиг Газни. Здесь тоже было неспокойно, но местные жители с радостью встали под его знамена. Смотр собранных войск показал, что теперь под его началом от 50 до 60 тысяч человек. Именно это обстоятельство, став известным Чингиз-хану, заставило того срочно собрать монгольских военачальников. К концу лета Туле, Джагатай и Угэдэй уже соединились с ним. Джучи, возмущенный своим отстранением от командования войском, взял часть своих воинов и увел их в степи, лежащие к северу и востоку от Аральского моря, а затем разбил свою ставку в городе Сыгнаке. Он не принимал участия в дальнейшей кампании, несмотря на приказы самого Чингиз-хана. Монгольские войска были сконцентрированы где-то в окрестностях Кундуза, откуда Чингиз-хан направил их долинами рек Кундуз и Сурхаб на крепость Бамиан. Вперед были посланы три тумэна под командованием Шики Кутуку (Шиги Кутаку) (из племени буирнурских татар), которого Чингиз-хан взял в плен, когда тот был еще младенцем, а затем усыновил. Теперь Шики Кутуку поручалось наблюдение за армией Джелаль эд-Дина в районах, лежащих к северу от гор Гиндукуша. Небольшой разведывательный отряд из войска Кутуку дерзко прорвался к селению Валиан, но был захвачен врасплох и разбит в бою с воинами Джелаль эд-Дина.
Ободренный первым успехом Джелаль эд-Дин отступил в Перван (Парван)[18], где располагался его обоз и лагерь. По всей видимости, он угадал намерение своего противника.
Шики Кутуку, выйдя за пределы данных ему полномочий, прошел через годы Гиндукуша и спустился на равнину близ Первана, где и ожидал его Джелаль эд-Дин. Эта долина представляла собой изрытую оврагами очень неровную и сплошь усеянную камнями местность. С севера возвышались хребты Гиндукуша. Действие конницы в этой долине было крайне затруднено. Здесь у нее не было места ни для маневра, ни для стремительного нанесения флангового или фронтального удара. Лошади монголов теряли ход, спотыкаясь на каждом шагу.
Поэтому Джелаль эд-Дин спешил своих тюркских всадников на правом фланге, где ими командовал Амин-Мелик (Эмир-Малик), и стал ждать нападения монголов.
В первый день ничего решающего не произошло, и исход битвы ожидался неопределенным. К тому же монголам негде было развернуться для своего обычного маневра — притворного бегства. Армии разошлись на ночь. Монголов было 30 000 человек, и противник превосходил их числом; и хотя они, в свою очередь, превосходили его дисциплиной и организованностью, совершенно неудобная для них позиция сводила на нет их тактическое преимущество.
На следующий день оба войска вновь сошлись на поле брани и при первом взгляде могло показаться, что к монголам прибыли подкрепления. Находчивый монгольский военачальник отдал приказ сделать как можно больше соломенных и войлочных чучел, облачить их в монгольскую одежду и посадить на запасных лошадей.
Хитрость удалась — она не на шутку встревожила некоторых сподвижников Джелаль эд-Дина, но не его самого. Увеличение числа врагов, уже попавших в устроенную для них западню, его не пугало. Он не собирался выпускать победу из своих рук. За спиной монголов были горы с узкими ущельями с правой и левой стороны, по которым протекали реки Пянджшер и Горбенд, под ногами расстилалась равнина, совершенно непригодная для монгольской конницы. Упустить такой шанс было нельзя. Ненавистный враг должен был дорого заплатить за свои злодеяния. Джелаль эд-Дин твердо стоял на своем, несмотря на увещания и просьбы военачальников не искушать судьбу, он отдал приказ всем войскам спешиться, понимая, насколько пеший лучник превосходит конного, особенно когда тому мешает самый рельеф местности и даже земля под ногами.
Монголы обрушились на его левый фланг, но были встречены таким ураганом стрел, что отступили в смятении. Шики Кутуку отдал второй приказ атаковать по всему фронту, наступило время отчаянной резни. Но Джелаль эд-Дин все-таки дождался своего часа и, когда общая атака монголов была отбита ливнем стрел, велел садиться на коней и атаковать.
Теперь ослабленные и поредевшие монгольские сотни испытали на себе всю силу армии Джелаль эд-Дина, имевшую численное превосходство и свежих лошадей. Наконец, монголы были наголову разбиты тюркской армией. Лишь немногим (менее половины) из войска Кутуку удалось найти спасение в бегстве. Если бы Джелаль эд-Дин сумел сохранить единство своей армии, он непременно смог бы атаковать и блокировать движение войск Чингиз-хана, заставив и его принять бой в столь же невыгодных для монголов условиях, а тем временем и дикие афганские горцы тоже оказали бы ему помощь в борьбе с конницей захватчиков. Однако спор из-за добычи, разгоревшийся сразу после победы между Эмир-Меликом, командиром тюрок племени канглы, и вождем туркменов Сайф эдДином Играком (Аграком), привел к тому, что оба военачальника армии Джелаль эд-Дина рассорились друг с другом, и Сайф эд-Дин Играк (Аграк) ушел, уведя с собой 30-тысячное туркменское войско. Одни историки утверждают, что причиной ссоры была горячность Эмир-Мелика, ударившего плетью туркменского вождя. Другие (например, Ибн аль-Асир) пишут, что пустяковая ссора переросла в настоящее сражение, в котором был убит брат Сайф эд-Дина Играка.
18
По всей видимости, речь может идти о том Перване (Парване), который до сих пор находится к северо-западу от Чарикара, у слияния рек Горбенд и Пянджшер. Однако речь может идти и о другом Перване (Парва. че) — близ истоков реки Логар (приток реки Кабул), между Бамианом и Газни (ал-Джузджани, В. В. Бартольд).