Чингиз-хан, заметив постепенное сокращение сил, держащих оборону на горной возвышенности, направил отряд во главе с Бала Нойоном, поставив перед ним задачу взять укрепленную высоту и разгромить левый фланг хорезмийцев. Пока Бала Нойон штурмовал горные отроги, Джелаль эд-Дин упорно пробивал монгольский центр и был близок к его полному и окончательному прорыву. Дело дошло до монгольского резерва. Теперь уже самому Чингиз-хану пришлось идти в атаку на победоносный правый фланг хорезмийцев и с трудом удерживать пошатнувшийся центр своего войска. Когда же атака Бала Нойона на ослабленный левый фланг Джелаль эд-Дина удалась и он, сокрушив левый фланг хорезмийцев, в свою очередь, ударил по тылам хорезмийского центра, положение решительно изменилось. Порядок управления хорезмийскими войсками был потерян, надежные позиции прорваны монголами.
Джелаль эд-Дин понял, что оказался в «котле». Бросив тяжелое вооружение и латы, он налегке пробился сквозь кольцо монголов и заставил лошадь прыгнуть с крутого берега реки. А между тем Чингиз-хан, с истинно рыцарским достоинством наблюдавший, как плывет к противоположному берегу Инда его враг, запретил своим войскам стрелять из луков по беглецу.
Так произошла эта битва. Джелаль эд-Дин прискакал в Дели, но правящий там султан не оказал ему никакой помощи. Пространствовав по Пенджабу не менее года и так ничего и не добившись, он решил попытать счастья в западной Персии, где несколько лет вел упорную и небезуспешную борьбу, стремясь перетянуть чашу весов судьбы на свою сторону. Увы, он многого добился, но все потерял.
Будучи разгромлен монголами, он пытался укрыться в Курдистане и был убит неизвестным курдом, опознавшим в нем хорезмийца и султана. Так сошла со страниц истории эта незаурядная личность, единственный из всех противников Чингиз-хана, способный не только встать у него на пути, но и имевший реальный шанс повернуть вспять все монгольское нашествие. Он упустил его. Судьбе было угодно распорядиться иначе.
Предназначенный для большего, Джелаль эд-Дин всего лишь мелькнул на небосклоне истории, оставив по себе долгую память и множество криво-толков. Героическое и трагическое слилось в его судьбе — и трагическое возобладало.
После сражения на Инде монгольское войско двинулось на Пешавар. Возле Кохата был схвачен и казнен Амин-Мелик (Эмир-Мелик). Чингиз-хан разбил лагерь в долине Бара-реки, недалеко от Пешавара, и оставался здесь некоторое время. Однако события в тылу вынудили его повернуть на перевал Хайбер и стать лагерем в окрестностях Кабула. В это время Угэдэй был направлен на уничтожение города Газни и честно исполнил поручение отца, истребив жителей города.
Пока Чингиз-хан стоял на равнине вблизи Кабула, ему доносили о том, что шайки разбойников, скрывающихся в горах Каратага, нападают на монгольские тыловые посты и гарнизоны, что они разрушили мост через реку Пяндж, недалеко от устья Вахша. Желая примерно наказать разбойников, хозяйничавших в его тылу, Чингиз-хан послал несколько конных отрядов через Кафиристан и долины Баджаур и Кунар к устью этой реки.
Зима 1221 года была одной из самых суровых, когда-либо обрушивавшихся на долины Афганистана. Жители афганских гор, опытные наездники и воины, испытав на себе силу монгольского оружия, не осмеливались бунтовать.
В этот период последние уцелевшие крупные города восточного Ирана испили общую для них горькую чашу судьбы. Когда Герат услыхал о победе над Шики Кутуку (Шиги Хутаху) при Перване (Парване), город восстал и убил монголов. Но теперь, когда армия Джелаль эд-Дина была разгромлена, монгольский нойон Ильчи Кадай получил из рук Великого хана 70 000 человек с поручением уничтожить Герат.
Высокие валы, окружавшие город, были созданы на развалинах не один раз разрушавшихся стен, но и их взять было совсем не просто. Город сопротивлялся отчаянно, хорошо зная, какая участь его ждет. Шесть месяцев и 17 дней длилась ужасная и кровопролитная осада, пока верх не взяла партия мира. К сожалению, ее усиление привело лишь к еще большим раздорам в стане осажденных и очень сильно мешало решительной обороне города. 14 июля 1222 года жители впустили монголов в город, а уже 21 июля те перебили все его население — героев и трусов, пацифистов и сторонников войны. Потребовалось не меньше недели, чтобы полностью расправиться с могущественным городом, и чтобы убедиться, что Герат мертв, монгольский отряд численностью в две тысячи человек еще раз прошел по его руинам несколько недель спустя. Улицы мертвого города были по-прежнему завалены грудами мертвых тел, над развалинами стоял страшный смрад разложения. Но монголы нашли еще две тысячи несчастных страдальцев, переживших катастрофу, и присоединили их тела к телам остальных жителей города.
Во вторую неделю мая 1222 года даосский монах Чан Чунь, выехавший из Китая в 1221 году, прибыл в лагерь Чингиз-хана и записал в своем дневнике, что вскоре после его приезда монголы перенесли лагерь в Перван (Парван). Китайский философ также отметил, что Чингиз-хан стоял у подножий Гиндукуша до 3 октября.
Должно быть, именно в 1222 году Джагатай был послан на юг к Индийскому океану. Было известно, что Джелаль эд-Дин попытался пробраться в Персию, ибо, после того как ему отказал делийский султан, он разбил лагерь в Лахоре. Чингиз-хан отдал приказ Бала Нойону с двумя тумэнами скакать в Пенджаб и одновременно велел Джагатаю с равными силами пройти Белуджистан до Индийского океана. Подобный двойной удар когда-то удался в войне против Гучлука, однако теперь он не принес ожидаемого успеха.
Бала Нойон довел свои тумэны до Мултана и повернул на север — на Ферозпур и Лахор, стоящий на реке Рави.
Царила страшная, все убивающая жара, вынудившая отступить в свое время даже Александра Великого. Монголы не выдержали. С горечью в сердце Бала Нойон вынужден был отвести свое войско назад, в более прохладные горы.
А в это самое время Джагатай прошел Белуджистан с севера на юг, и память о произведенных им опустошениях до сих пор еще жива в этих унылых, выжженных солнцем горах. Из Белуджистана он повернул в Мекран, лежащий западнее, на самом берегу океана, и у города Тэз стал на отдых. Возвращаясь назад, он потерял многих своих людей, погибших от голода, жажды и нестерпимой жары в пустыне Мекрана, той самой, что под именем Гидрозии знал еще Александр Македонский и в которой он также едва не погиб.
Где-то в Систане (Сеистане) Джагатай разделил свои силы. Остатки одного из его тумэнов пошли прямой дорогой на Гиндукуш, соединившись там с Бала Нойоном, в то время как сам Джагатай повел остатки своего войска в Фарах, а оттуда в Бухару, где уже разбил свои кочевья Угэдэй. Этот сын Чингиз-хана, видимо, сразу после покорения Газни пошел на Кандагар, а потом избрал более легкий путь на Фарах, Герат и Келиф.
С другой стороны, Джагатай мог скакать из Мекрана прямо на север и уже в Фарахе соединиться с Угэдэем.
Интересно отметить, что хотя эти походы весьма примечательны в военном отношении, внимание историков всегда концентрировалось на Чингиз-хане и лишь изредка они упоминали о боевых операциях его подчиненных. Как видим, есть и разногласия в отношении обратного маршрута войска Джагатая. Пети де ля Круа полагает, что Джагатай, отослав часть воинов назад в ставку Чингиз-хана, сам повел оставшихся в Балх. А в это время Угэдэй с развалин Газни послал донесение Великому хану, прося позволения вторгнуться в Сеистан (Систан) и довершить то, что не сумел или не смог закончить Джагатай; но Чингиз-хан запретил подвергать своих людей страданиям в раскаленных солнцем безводных пустынях южного Афганистана. Он по-прежнему оставался в южных предгорьях Гиндукуша.