В первую неделю октября 1222 года Чингиз-хан принял решение вернуться в Монголию. И первое, что он сделал — так это велел огромному количеству пленных очищать от шелухи и складывать в мешки зерно для предстоящего похода, а когда дело было завершено, велел перебить несчастных.
Затем он повел войско на север, мимо мертвого Балха, матери городов, проезжая через который Чан Чунь с удивлением записал, что собаки здесь все еще живы, потому что он слышал их лай. Перейдя Аму-Дарью, монгольское войско двинулось на Самарканд, а оттуда в Ходжент, где к нему присоединились Угэдэй и Джагатай.
Всюду, где прошли монголы, царили смерть и запустение. В Афганистане и Бадахшане немногие уцелевшие жители скитались, подобно одичавшим бродячим псам, по выжженной земле. Бадахшан, важный торговый центр, так никогда и не оправился от катастрофы. Балх, бывший крупным торговым центром до прихода Чингиз-хана, сегодня маленький незначительный город. Таликан, некогда мощная крепость, шесть месяцев сковывавшая силы монголов, сегодня лишь скопище нескольких жалких лачуг. Даже Бамиан, известный историкам и археологам всего мира, исчез с современной карты Афганистана, обратившись в захолустную деревушку.
Ирригационная система, орошавшая и дававшая жизнь долине Окса (Аму-Дарьи), была обращена в руины. Не уцелело ни одного оросительного канала — они были либо засыпаны песками, либо обратились в болота, которые потом много веков подряд приходилось заново отвоевывать у природы.
Хорасан обезлюдел, но немногие из его уцелевших жителей нашли прибежище в юго-западных областях Персии, счастливо избежавших сокрушительной силы монгольского потока.
Подобно расплавленной лаве, кочевники Монголии всюду уничтожали человеческую жизнь — так что многие области Хорезмийской империи превратились в рай для обитателей степей и полупустынь.
Несколько месяцев Чингиз-хан отдыхал в Ход-женте и, говорят, упал с лошади во время охоты. Случилось это 11 марта 1223 года. Падение сокрушило его здоровье, ведь Великому хану было уже за шестьдесят. Тогда же, т. е. весной 1223 года, невзирая на мучившие его боли, он отдал приказ продолжать путь и повел войско на север, мимо руин Отрара, повелев матери бывшего хорезм-шаха Мухаммеда и его женам провожать уход монголов горестными песнями об их погубленной Родине.
Наконец, земли Мавераннахра и Хорезма остались далеко позади. Великий хан разбил на лето лагерь у озера Балхаш и вновь тронулся на север с наступлением холодов, сделавших проходимыми болота и топи. Джэбэ и Субудай, завершив свой путь вокруг Каспийского моря, сразу по завершении походов на Русь и Волжскую Булгарию, явились в его ставку. Джучи, его первенец, был далеко, в степях к северу от Аральского моря. В 1224 или 1225 году он скончался. В 1224 году Чингиз-хан достиг реки Эмель (Эмиль) (недалеко от озера Алаколь), на берегу которой его встретили два маленьких внука — Хулагу и Хубилай, которым судьбою было уготовано вписать еще одну великую и страшную страницу в историю Азии. В феврале 1225 года Чингиз-хан установил Великую ханскую юрту на реке Тола, с полным правом заслужив страшный титул, данный ему «в награду» за испытанные муки жителями Бухары пять лет тому назад, — «Бич божий».
Но судьба подстерегала старого «покорителя вселенной». Сначала умер Джучи, потом отошел в иной мир Джэбэ Нойон, следом за ними наступила очередь Мухули, умершего в Китае. Песочные часы жизни Великого хана истекали, только два года отделяли его от развязки кровавой драмы, и скоро, очень скоро историкам и летописцам предстояло написать слово «конец» под строками книги его судьбы.
Пока же он был еще жив и думал о будущем.
Глава VII
ПОСЛЕДНИЙ ПОХОД
ЧИНГИЗ-ХАНА
Как утренняя заря, распространяется по горам великий и сильный народ, какого не бывало от века и после того не будет в роды родов. Пламя пожарищ перед ним, и за ним огонь все сжигает; перед ним земля как Эдем, и позади него лишь горе и опустошенная степь, и никому не будет спасения от него!
Прежде чем идти на Хорезм, Чингиз-хан назначил Мухули правителем всех завоеванных монголами китайских провинций. Покорение столь густо населенных территорий ставило перед завоевателем-кочевником немалые проблемы. В обычных условиях война между двумя кочевыми племенами неизменно вела либо к полному истреблению покоренного племени, либо к его слиянию с племенем-победителем. Но даже если речь шла об истреблении, гибли мужчины, в то время как женщины потерпевших поражение становились собственностью победителей, так что процесс смешения и слияние крови и языка происходил непрерывно.
Ничего подобного и помыслить было нельзя, глядя на мириады китайцев. Ни одно из решений национального вопроса, с которыми были знакомы кочевники-монголы, не подходило. Чингиз-хан разграбил и разорил китайские города, лишил миллионы китайцев крова, убивал их без счета, но когда он ушел, крестьяне вернулись на свои пепелища и стали возделывать поля, восстанавливать стены городов и возводить новые жилища.
В Монголии же, когда велась война против меркитов, работа с этими изменниками была завершена полностью и навсегда в тот самый момент, когда враг был разбит, а воины вернулись к своим домашним очагам.
Меркитские женщины были в юртах победителей, а их родичи и соплеменники, разметанные поражением по степям Приаралья, вскоре совершенно потеряли всякую связь с отечеством, забыли обычаи и язык предков, слившись с чужими племенами и народами. Теперь монгольские стада и табуны паслись на пастбищах меркитов, а меркитский вопрос был закрыт навсегда.
В Китае же целые провинции Шаньси и Чжили, опустошенные в 1214 году, вновь ожили уже весной 1217 года.
Впервые столкнувшись с таким явлением, Чингиз-хан дал Мухули всю полноту власти, поручив ему раз и навсегда найти решение проблемы. Кочевники еще не постигли того факта, что в войне с цивилизацией один лишь разгром врага еще не обеспечивает прочности завоевания; Чингиз-хан знал лишь одно — завоеванные территории следовало удержать любой ценой. По правде сказать, военная и социальная организация монголов была в высшей степени малопригодна для достижения поставленной перед ней задачи. Их способ существования требовал пространств гораздо больших, чем было необходимо для городской и сельскохозяйственной цивилизации Китая: их бескрайние стада нуждались в более просторных пастбищах, чем те, которые можно было найти на земле, испытывавшей преобразующее влияние плуга уже не одно тысячелетие. В принципе, именно в этом заключалась разница между кочевыми народами и цивилизацией. Ведь известно, насколько последняя зависит от земледелия, и там, где она укореняется, кочевник не может существовать.
Пока Мухули постигал эту очевидную истину, его военные операции носили в основном вид глубоких и все охватывающих конны, х рейдов. Других попыток найти адекватные меры консолидации завоеванных территорий он не предпринимал. В 1217 году монголы удерживали в действительности только город Яньцзин и западные районы провинции Шаньси. Мухули использовал совершенно опустошенные земли между Внутренней и Внешней китайской стеной в качестве основной базы своих военных операций, и в 1217 году он обрушился на провинцию Чжили и покорил два города — Аньцы и Ичжу, охранявшие стратегически важные пункты и проходы Внутренней стены. Опустошив эти города. он вновь отошел назад, в пространство между Великими стенами. В 1218 году он узнал, что цзинь-цы вновь занимают области, уже им опустошенные, и что армия под командованием цзиньского полководца Чань Чжу вступила в контролируемые монголами районы. Мухули двинулся ей навстречу и после упорной битвы разгромил цзиньскую армию и пленил ее командующего. Кажется, именно теперь на него снизошло озарение — он убивал, опустошал, уничтожал, тщетно пытаясь упрочить завоевания своего повелителя, — и ничего не мог добиться. Теперь ему оставалось одно — встать на путь умиротворения. Он обещал пленному цзиньскому генералу сохранить ему жизнь и прежнее звание при условии, что тот отныне будет служить под началом монголов, и пленник ухватился за эту возможность. В будущем он верно служил новому господину и однажды в разгар жестокого боя даже был ранен, но не покинул поля сражения и одержал победу. Именно благодаря ему монголы прочно закрепились в Чжили.