Их удары завершали битву, его — завершил, по сути своей, целую кампанию без решающей битвы. Там, где они думали о тысячах людей, размещенных на одной квадратной миле поля сражения, его разум охватывал сразу целые армии, действующие на просторах огромной империи.
Вспомним его в долине под Перваном (Парваном), спокойно выслушивающим Шики Кутуку (Кутаку), пытавшегося найти себе оправдание перед тысячами своих павших воинов; разве его сдержанность и всякое пренебрежение упреками не говорят сами за себя, показывая нам человека, стоящего много выше всех окружающих его. Интересно, что сказали бы и сделали Наполеон и Александр в подобных обстоятельствах?
Если же мы обратим наш взгляд на мрачную и трагическую сторону картины и рассмотрим опустошения, произведенные Чингиз-ханом, бесчисленные моря пролитой им крови и несчастья, обрушенные им на цивилизацию, нам придется с горечью признать, что и мораль, и мировоззрение, и кодекс чести монголов совершенно отличались от наших. Кочевники и цивилизация не могли буквально во всем противоречить друг другу. И для той и для другой исторической формы существования было характерно взаимное неприятие форм жизни друг друга. Между двумя формами жизни существовал глубокий антагонизм. Таким образом, для Чингиз-хана было совершенно естественным и очевидным пытаться уничтожить то, что, как он справедливо полагал, может или пытается уничтожить его самого. Ничего иного он просто не знал.
Однако, в чем же причина страшного монгольского извержения? Думаю, ее легче понять, приняв во внимание некоторые исторические условия. До прихода к власти Чингиз-хана Монголия представляла собой всего лишь конгломерат разрозненных и потому бессильных перед лицом цивилизации племен, издревле ведущих между собой жестокие межплеменные войны. Пока это было так, цивилизация (уточним: прежде всего китайская) могла чувствовать себя в полной безопасности.
Чингиз-хан силой огня и меча, разбоя и убийства объединил кочевников, и те сразу приобрели такую силу, перед которой не могла устоять крепость цивилизации. Нечто подобное уже происходило с кочевыми племенами в пустынях Аравии во времена пророка Мухаммеда. Конечно, не одно объединение возбудило в кочевниках неуемную жажду завоеваний, но объединенный народ уже мог выйти за рамки условий (и географических пределов), в которые почти насильно ввела его китайская цивилизация. Он вполне осознал свою силу, к тому же все элементы военного могущества, издревле скрытые в каждом монголе и распыленные между разрозненными племенами, были собраны, соединены воедино и сцементированы недюжинной волей одного — и действительно великого — человека. Произошла удивительная историческая реакция (применим здесь весьма подходящий химический термин), приведшая к потрясающим последствиям.
Что касается самой цивилизации Дальнего Востока, то она была разделена и раздираема противоречиями, которые в наше время терзают Европу. Кидани воевали с Цзинь, Цзинь — с империей Сун, тангуты — с теми и другими за свободу, национальную независимость, государственное самоопределение и тому подобное, слишком хорошо знакомое нам сегодня. Чингиз-хан усеял их поля трупами, лошади его воинов сметали и растаптывали на своем пути города. Земля между Внутренней и Внешней Китайской стеной стала пустыней. Такой войны Запад никогда не знал. Цивилизация пала под ударами самой жестокой, беспощадной и разрушительной армии, которую когда-либо знал мир. Мы признаем все это. Но обратим внимания на последствия.
Походы монголов в Среднюю Азию, на Кавказ и Юго-Восточную Европу в первой четверти XIII века
Через пятьдесят лет Китай, объединенный политически, достигнет неведомого доселе могущества. Будет прорыт Великий Китайский канал, своими размерами и славой уступающий только Великой Китайской стене, и станет вторым чудом китайский инженерной мысли; на развалинах Яньцзина вырастет Пекин; правители стран от Бирмы до Балтики будут платить дань цивилизованному императору Хубилаю (Кублай-хану), который однажды уже являлся на страницах этой книги, приветствуя своего дядю Чингиз-хана на берегу реки Эмель (Эмиль).
Острова Ява и Борнео испытают на себе его тяжелую руку. Китайские корабелы обследуют Индийский океан, их паруса увидят у берегов Африки и Мадагаскара. Правители с берегов Инда и Волги признают себя подданными монгольского правителя Китая.
Между Дальним Востоком и Крайним Западом разовьется оживленная торговля, и Марко Поло даже посчастливится получить звучное прозвище «Миллион», потому что он рассказывал истории о миллионах людей и несметных сокровищах, но также и потому, что он «не рассказал и половины того, что в действительности ему довелось повидать».
Чему можем мы приписать это чудесное перерождение некогда страшного человеческого вулкана, извергшегося в начале XIII века в Центральной Азии? Может быть, тому, что монголы вместе с фундаментом старой цивилизации уничтожили ее предрассудки, ее старый добрый патриотизм, национальные и консервативные идеи, политический и философский вздор, забивавший головы людей и мешавший возведению более просторного, прекрасного и великого общественного сооружения.
Один из внуков Чингиз-хана вскоре совершил с Россией то, что сам Великий хан совершил с Китаем. И три столетия спустя мы найдем Русь объединенной, вновь восставшей из пепла и смело глядящей в будущее, в котором ей уже некого будет бояться.
Подобное уже случалось в других странах и в другие времена. Ни один из многочисленных союзов Древней Греции не принес долгожданного и прочного мира на ее землю. Его не смогли добиться ни философ Фалес Милетский, ни ритор Исократ из Афин. Ближе всех к достижению этой цели стоял Филипп Македонский, и лишь ранняя смерть от руки убийцы помешала ему довести работу до конца. Лишь римским легионам удалось установить на огромных просторах Средиземноморья прочный и долгожданный мир.
Прочный мир принесли в Индию (после тысячелетия напряженных и жестоких войн) не мечтатели и моралисты, а опытные солдаты — Клайв, Уэллесли, Напье, Николсон, Хэйвлок.
Войны, бушевавшие в Передней Азии во времена Древнего Вавилона, успокоили не молитвы жрецов богини Иштар или бога Бела, а царь Кир, прозванный Великим, один из великих воинов мира.
Сегодня, когда географические рубежи и географические границы, на которых держится безопасность суверенных наций, уничтожила авиация, разве не должен западный мир ожидать прихода воина, который объединит воюющие народы и установит прочный мир? Если так, то для цивилизации будет счастьем, если он окажется Киром (таким, каким описывает его Ксенофонт в «Киропедии»), а не Чингиз-ханом.
Приложение I
Хронология событий
В моем рассказе о вторжении в Хорезм и событиях, приведших к нему, я пользовался исследованиями д’Оссона, Ховорса, В. В. Бартольда, П. де ля Круа и дневником Чан Чуня. Самое время объяснить расхождения между работами д’Оссона, Ховорса и Бартольда, касающиеся прежде всего вопросов хронологии.
Первым событием наибольшей важности в войне между Чингиз-ханом и хорезм-шахом Мухаммедом была экспедиция Джучи против меркитов, кульминация которой приходится на битву при Караку. Бартольд указывает на 1216 год, д’Оссон — год 1218.
Несмотря на утверждение Бартольда, что у него была возможность использовать источники, недоступные д’Оссону, существуют серьезные, чисто военные, основания для сомнения в дате 1216 года. В высшей степени маловероятно, чтобы Джучи мог дойти до владений каракитаев по берегам реки Талас, когда могущество Гучлука было в полном расцвете. Монголы не трогали его вплоть до 1218 года. И маловероятно, чтобы Чингиз-хан, желая примерно наказать изменников меркитов, одновременно не постарался бы наказать и главного инициатора их измены — Гучлука. Таким образом, и две боевые операции должны были происходить одновременно.